Анна Каренина. Российская Империя, 1873 |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » Анна Каренина. Российская Империя, 1873 » Вчера и завтра » [20.12.1860] Обиды
ОБИДЫ
Андрей и Пётр Исаевы
20 декабря 1860, утро
Вятская губерния
Пётруша едва отошел ото свой болезни, которая началась после того, как он узнал о тайне своего рождения. И вот уже маленький Андрей заставляет его с собой играть. Петру, может быть, и хочется поиграться с маленьким братом, однако Андерй же ему не совсем брат, ведь так?
- Не болтай ногами, - отец смотрит сурово, заставляя маленького мальчишку съёжится на сидении, вжавшись в спинку и подтянув ноги под себя, чтобы те не попадали в поле зрения папеньки.
- А скоро приедем? - с энтузиазмом он выглядывает в окно, где леса сменяются полями. Однообразно, скучно и ноги отсидел. Отец лишь неопределённо качает головой - то ли да, то ли нет, не разберёшь. Андрей громко сопит, мужественно набираясь терпения, снова и снова голову к окну поворачивает. Через пятнадцать минут не выдерживает:
- А скоро приедем?
Отец хмурится - понимает, что от настойчивого мелкого отвязаться будет тяжело.
- Мать твоя тебя не видит, - бормочет себе под нос, разворачивая утреннюю газету, купленную на почтовой станции пару часов назад.
- Маменька тоже приедет? - восторженно шепчет Андрей, широко распахивая глаза и чуть ли не подпрыгивая на сидении от восторга, порываясь захлопать в ладоши, но потом вспоминает, что давеча у папеньки сильно разболелась голова и он сердито требовал тишины и спокойствия.
- Маменька приедет? - повторяет он уже громче, зная, что настойчивые вопросы отец точно не проигнорирует.
- Да куда уж ей в такую даль. Да и дороги замело, за нами только дьявол проедет следом теперь.
Андрюша снова высовывается в окно. Дьявола он никогда не видел, поэтому упустить возможность посмотреть, как тот продирается по сугробам, не мог ни в коем случае.
- А скоро приедем? - кончиком носа прижимается к стеклу, чувствуя холодок. От стука колёс, мерного покачивания, однообразного пейзажа за окном и тепла Андрюшу тянет в сон. К счастью Василия Петровича веки мальчика тяжелеют и он засыпает, сонно открывая глаза лишь тогда, когда отец трясёт его за плечо:
- Ну, Андрей, приехали.
Тётушку Андрюша видел всего пару раз за свою недлинную жизнь, помнил её лишь по папенькиным рассказам. Матушка всегда сухо отзывалась о Марии Петровне. Андрюша воображал себе тётю доброй и ласковой феей. С широкой, такой же как у отца, когда он в хорошем расположении духа, улыбкой.
- А в комоде у неё полно конфет, - мечтательно шепчет Андрюша, кутаясь в свой тулупчик и вылезая в снег. Не держится на затёкших ногах, падает лицом в сугроб, хохоча.
- Андрей, - кряхтит, качая головой, отец, вылезая со своего места и за шиворот поднимая сына на ноги.
В доме у тётушки тепло, можно валяться на мягком ковре у камина в большой комнате, болтая в воздухе ножками в шерстяных носках и поедая сладости. Но не долго всё это развлекает мальчика. Он внимательно наблюдает за взрослыми и, пока те заняты разговорами, выскальзывает из комнаты в полутёмный коридор. Дёргает все ручки дверей подряд, заглядывая в комнаты, идёт осторожно и медленно, боясь, что скрипнет слишком громко половица и из-за угла на него тотчас накинется злой домовой.
Он пробирается в комнату тихо и без стука. Матушка, будь она здесь, отругала бы за невоспитанность, но сейчас Андрей напрочь забывает о манерах:
- Петруша, - зовёт он, смешно шепелявя от нахлынувшего непонятно откуда волнения, - ты болеешь?
Подходит ближе к кровати, на которой спиной к нему сидит двоюродный брат.
- Папенька велел не беспокоить тебя, но тебе же здесь скучно, - громко вздыхает, подходит ещё ближе, ладошкой тянется, дотрагивается до плеча брата.
- Поиграем? - в голосе предвкушение и радость - а ну как Петруша новым играм его обучит, о каких он ещё не слыхал?
Сегодня почти не падал снег, и поэтому Петруша мог хорошо видеть из своего окна, как к их дому подъехали гости, которых так долго ждали. Дом буквально сверкал чистотой и весь был украшен перед праздниками, слуги в последние почти не спали и еще, Пётр слышал, что кухарке заказали множество всяких вкусностей, которые мальчику вряд ли удасться попробовать, ведь он недомогает, поэтому должен сидеть у себя в комнате и соблюдать диету. Даже дядюшку с кузеном (или отца с братом) он не может сегодня поприветствовать, и это вроде Петра не сильно расстраивало, он не был уверен, что сможет смотреть в глаза Василию Петровичу и говорить с ним, и уж как-нибудь развлекать его сына Андрюшу, но все равно мальчику было обидно. И особенно обидно стало, когда Пётр смотрел, как расшаркивается перед Василием Петровичем управляющий, как заставляет слуг суетиться вокруг малолетнего Андрея, хотя когда Петруша возвратился тут с прогулки с промокшими ногами, ему пришлось буквально добиваться горячей воды. Обидно. И не справедливо. Мальчик резко задернул шторы и отошел от окошка, сжимая от досады руки в кулачки. Неужели правда? Хотя, конечно, правда, ведь даже воспитатель Петра ничего толкого не ответил на прямой вопрос своего воспитанника о том, является ли Мария Петровна его матерью. Петруша был не в таком уж и маленьком возрасте, чтобы не понимать смысла молчания взрослых. Однако все же пока прямого подтверждения не было, в мальчике билась надежда, что управляющий лишь зло пошутил над ним и сейчас злорадствует этой болезненной реакцией, которую его слова вызвали у юного барина.
И все же один в комнате Петруша долго не высидел. Ему было любопытно посмотреть на приехавших гостей, и он, закутавшись в плед, тихонько вышел из своей комнаты. О, лучше бы продолжал в одиночестве мучиться сомнениями, чем из-за угла наблюдал открывшуюся ему картину. Мальчик застал как раз тот момент, когда Мария Петровна в минуты своего душевного просветления вышла приветствовать брата и племянника, и Пётр с замиранием сердца, наблюдал, как она ласково обнимает чужого мальчика, как дает ему конфету и целует в лобик. Совсем как его. Никакой разницы. Только пожалуй узнавания во взгляде, которым Мария Петровна смотрит на Петрушу, больше, чем во взгляде, направленного на этот мальчика. Но в любви, радости и нежности между ними для Марии Петровны не было разницы. Петруша почувствовал, как его глаза начинают щипать слезы и каким неровным становится его дыхание. Он быстро развернулся и поспешил в свою комнату. Обида и слезы душили мальчика, хотя ему и было ужасно стыдно, что он такой взрослый и плачет.
Плакал Петруша долго и тихо, давясь своими слезами и постоянно вытирая их. Он чувствовал себя виноватым за них, но и не мог остановиться. Он думал только о том, как несправедливо с ним обошлись. Почему он заперт в этом снежном аду с женщиной, которая ему никто, когда тот мальчик получил любящую его семью и положение, не позволяющее всяким наемным вытирать о него ноги? В чем между ними разница?
Неожиданно услышав за спиной детский голос, Петр вздрогнул, но тут же догадался, кто его нашел. Петруша быстро протер от слез глаза и обернулся к брату, который уже дергал его за плечо. Маленький совсем мальчик с таким любопытством смотрит на него, так искренне спрашивает о его самочувствии, а Петру почему-то хочется выгнать его вон. Он не смотрит на брата зло или рассерженно, но детская, всепоглощающая обида как-то слишком глубоко засело в его сердце.
-Андрей, - хрипло произносит Петр и тут же откашливается. - Вы же Андрей? - мальчик не уверен, что ему можно говорить брату “ты”. Несмотря на возраст, который еще позволяет им играть вместе, разница в их рождении теперь кажется Петруше пропастью еще более сложно преодолимой. - Во что Вы бы хотели поиграть со мной, Андрей?
Здесь, в комнате, таинственный полумрак, который всегда так завораживал Андрюшу. Отчего-то хочется говорить непременно шёпотом - то ли атмосфера такая, то ли мальчик боится, что громкая речь будет услышана тётушкой или, не дай бог, папенькой. И тогда запрут Петрушу в одиночестве, утащат Андрея от брата двоюродного обратно в большую комнату, к камину, к конфетам, которые уже не так развлекают, как несколько часов назад - верно, объелся младший Исаев сладким. Кстати, о конфетах: нащупал их Андрей в карманах штанишек, в кулачках сжал, шурша фантиками, да и вывалил все до единой на кровать Петруше - возьми, мол.
- Да, я Андрей, - вмиг робея от сухого тона и неожиданного обращения на "Вы" (так его звали только слуги, поэтому усомнился на миг Андрюша, что попал в нужную комнату и что перед ним действительно его брат), - а Вы... - его "вы" выходит совсем неслышным, мальчик отводит взгляд, утыкаясь им в тёмные колючие шерстяные носки: наверное, ему непременно влетит, что по холодному дереву половиц расхаживает босой, но это будет после, а пока все мысли маленького Исаева прикованы к брату, которого он первый раз видит в осознанном возрасте и который не улыбается в ответ, как будто Андрюша уже провинился перед ним.
И заметить бы мальчику, что ему здесь не рады, убежать бы, играть одному, но не такой Андрей, лезет, ластится, пытается улыбку вызвать, подружиться.
- Не надо на "вы", - решительно и громко, наверное даже слишком громко заявляет мальчик, притопывая ногой (из-за носка получается неслышно, но ощутимо больно самому Андрею от удара о пол) и двигает ближе к Петруше выложенные до этого на его кровать конфеты. А потом и сам забирается на кровать, ползёт и виснет на Петре, весело посмеиваясь: для Андрея вся жизнь - игра. Он любит весь мир, часто забывается и не делит на чёрное и белое, доверяя всему и всем, как слепой котёнок, тычащийся в тёплые руки человека.
- Твоя матушка мне "ты" говорит, Андрюшей называет, значит и тебе так нужно, - уверенно заявляет, падая на мягкую кровать всем телом рядом с братом и глядя на него снизу вверх.
Воспитатели с детства говорили, что у Андрея шило в известном месте. Андрей с детства не мог слишком долго оставаться в статичном положении, всегда создавал вокруг себя шум, беспорядок и суету, втягивая в это окружающих. Но сегодня он был осторожен - а вдруг Петруша прогонит его, скажет, что голова болит и выставит за дверь? Друга и товарища по играм очень уж хотелось заполучить младшему Исаеву, так сильно, что он готов был лежать смирно и, затаив дыхание, ловить каждое сказанное слово брата.
- Петруша, - снова шёпотом зовёт мальчик, несильно тыкая пальцами в его предплечье, привлекая внимание, - папенька говорит, что игра эта взрослая и детям не положено, - голос его становится заговорщическим, хитрым, а губы невольно расплываются в улыбке - не умеет Андрюша ещё скрывать своих эмоций, весь как открытая книга.
- Петруша, - повторяет он ещё тише и садится на кровати, ближе к брату придвигается, чтобы шептать тому на ухо, руками обхватывает его за шею, - ты умеешь играть в карты?
Очень странное, доселе мальчику неизвестное, чувство в эти минуты съедало сердце Петра. То была ни злость, ни зависть, и, наверное, даже не обида, которая пока вместе со слезами оставила Петруша. Это было что-то тоскливое, что-то горькое, настолько, что Петя даже на кончике языка чувствовал неприятный привкус, когда смотрел на открытого, так искренне улыбающегося ему брата. И почему эта улыбка делает Петруше так больно? И почему не хочется причинять боль в ответ, а только бессильно плакать, сетуя на несправедливость? Андрей такое радостный, такой счастливый, Пётр не может припомнить, чтобы он даже в его годы был таким же. Словно что-то темное изначально, всегда-всегда преследовало “неправильного” Исаева. Теперь, конечно, что именно будет сопровождать Петрушу всю его жизнь, но пока мальчик все равно не понимает, почему так важно, был его отец повенчан с его матерью или нет. У них у всех разные матери, но только его, Петра, спрятали. Только его обделили чем-то очень важным. Вниманием? Семьей.
Андрюша очень славный. Не хороший, не добрый, а именно славный. Петр опускает свой все еще пока растерянный и расстроенный взгляд на щедро вываленные перед ним конфеты, потом осторожно, словно чего-то боясь (хотя в подсознании мальчик даже знает, чего или кого он боится), проводит по ним пальчиками, выбирая одну: шоколадную в красивой зеленой упаковке. Он осторожно распаковывает ее и, отправляя конфету в рот, протягивает фантик брату. В его возрасте Петруша собирал красивые бумажки и почему-то ему подумалось, что Андрею тоже может понравится, но, поняв, что он делает какую-то глупость, мальчик покраснел, выронил фантик на кровать и отвернулся от младшего брата. Стыдно-то как - робеет даже перед ребенком.
- Спасибо. Очень вкусно, - очень тихо наконец вымолвил Петр, пока все еще несмотря на брата.
Однако неожиданно решительный тон самого младшего Исаева заставил Петрушу все же вновь обернуться к брату и уставиться на маленького Андрюшу стеклянным взглядом. Ему показалось, что даже в голосе этого ребенка, он услышал до боли знакомые интонации. Конечно, они же братья. Они должны быть похожи. Интересно, а сам Пётр хоть в чем-то похож на них? И от того, что в ответ на этот немой вопрос мальчика в его голове бьется одно только грубое и твердое “нет” обида вспыхивает в груди юноши с новой силой, но Петруша лишь сглатывает ее и вновь отводит взгляд, делая вид, что он очень заинтересовался угощениям. Хотя даже шоколад ему сейчас показался горьким.
-Если маменька так говорит, то да, можно. Вы… Ты прав, Андрюша, - Петр буквально заставляет себя отвечать брату, когда замечает, что ребенок уже забрался к нему на кровать. Петруша не против. Ему все равно, он сейчас слишком растерялся перед этим невинным существом, которое почему-то вызывает в Петре столько обиды и грусти только своей счастливой улыбкой. Так ведь не должно быть. Но так есть. Впрочем, когда Андрей начинает вновь повторять свое “Петруша”, которое из его уст даже не звучит как насмешка, как порой произносят многие взрослые, когда хитро улыбается и двигается к брату ближе, обхватывая его за шею, Петр тоже начинает искренне улыбается брату в ответ, и даже Андрюшино “папенька” не сразу задевает открытые душевные раны “неправильного” Исаева. Такое чувство, что Андрею невозможно не улыбаться, он такой светлый, особенно сейчас рядом с окутанным тучами братом. Когда-то Петр возненавидит это в брате, как и его веселость и его счастье, однако сегодня мальчик лишь осторожно поддерживает брата за спину, следя чтобы тот ненароком не упал с кровати и этим отвечая на какие-то неуклюжие объятия Андрея.
-Если пап, -начал отвечать не задумываясь Петруша, но на секунду все же запнулся, - если твой папенька так говорит, то он прав. В карты детям нельзя играть. Нам в гимназии тоже запрещают. Но я умею, но не очень хорошо. Андрюша, ты хочешь в карты играть? - мальчик подражал голосу брата и говорил таким же заговорческим шепотом, -Почему именно в карты? Не хочешь играть на улице? Смотри, сколько там снега за окном. В Москве разве есть столько снега, Андрюша? Давай я на улице с тобой поиграю и твоего папеньку бояться не надо будет, - хотя боялся Пётр учить брата чему-то вредному вовсе не из-за "папеньки", который даже не пришел посмотреть на сына, которого не видел... Никогда.
Вы здесь » Анна Каренина. Российская Империя, 1873 » Вчера и завтра » [20.12.1860] Обиды
