Добро пожаловать на игру по мотивам романа Л.Н. Толстого "Анна Каренина". Мы не переигрываем историю, мы наслаждаемся атмосферой.

Анна Каренина. Российская Империя, 1873

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Анна Каренина. Российская Империя, 1873 » Сегодня » [18.01.1874] «Среди стоящих беги, среди бегущих — остановись»


[18.01.1874] «Среди стоящих беги, среди бегущих — остановись»

Сообщений 1 страница 30 из 36

1

http://sd.uploads.ru/t/sPMUN.jpg
«Среди стоящих беги, среди бегущих — остановись».
Яков Исаев, Александр Адашев


с 18 по 19 января 1874 года, праздник крещения Господне
г. Санкт-Петербург. Третье отделение.

Зарисовки из жизни студентов юридических факультетов. Пока у всех праздники, те вынуждены разгребать архивные завалы Третьего отделения. Или не только?

Отредактировано Яков Исаев (08.01.2019 18:31:47)

+2

2

Каторга создает каторжника. Вдумайтесь в это, прошу вас...(с) Виктор Гюго "Отверженные"

     Как там говорят? То, что для одного предел мечтаний, для другого - сущая каторга. Вот так и со мной. Мои сокурсники мечтали бы занять мое место на практике в Третьем отделении Собственной Его Императорского Величества канцелярии, а я всеми силами упирался, чтобы сюда не попасть. Посудите сами. Я, конечно, учусь на юридическом факультете, как и хотел отец, но уж какой из меня, право слово, дознаватель? Я как представлю, что изо дня в день нужно на трупы смотреть, мне от одних мыслей дурно делается. В Третьем отделении, конечно, аж пять разных экспедиций, но меня-то, разумеется, отправили именно туда, где надзор за уголовными преступлениями. Вон Григорий Фильштейн, тоже мой однокурсник, попал во вторую экспедицию, а они там сектантов да безбожников разных разыскивают. Нехристей и я бы смог ловить, наверное. Да и дело, опять же, богоугодное. Но нет, вам, Александр Дмитриевич, по высочайшему благоволению выпала честь присоединиться к легендарной первой экспедиции. Что же это вы, Александр Дмитриевич, не радуетесь? По правде сказать, если бы я мечтал стать жандармом, то и пошел бы в жандармерию. Только вот декану своего факультета я так ничего и не ответил, только натянуто улыбнулся, чтоб, не дай Бог, не подумали, что я струсил. А, между прочим, было от чего. Если я получу плохие характеристики, то о дальнейшем обучении можно забыть, выкинут за шкирку и не поморщатся. Да я бы и не сильно расстраивался, но отец придет в ярость и матушка переживать будет... Придется. проявлять себя с лучших сторон. Если они вообще у меня есть, эти самые лучшие стороны, необходимые в сыскном деле.
     Как бы то ни было, к моей тщательно скрываемой радости в Третьем отделении было всё настолько строго и засекречено, что в первое время мне позволяли только быть на посылках. Сбегай в скобяную лавку, купи утреннюю газету, отнеси старшему чай... Дело нехитрое. Если так пойдет и дальше, то, глядишь, и не выгонят меня из университета за совершеннейшую профнепригодность. Самое ответственное задание, которое мне до сих пор доверяли - это разложить бумаги по папкам. Хотя я и тут умудрился что-то напутать, так что пришлось переделывать дважды. Потом, правда, наловчился и дело пошло быстрее.
     Всё изменилось утром накануне Крещения. Я только-только прибежал из суконной лавки, куда меня посылали, и в глубине души надеялся, что в честь праздника буду отпущен пораньше, потому как поручений больше для меня не предвиделось. Я мысленно представил, как побегу на ярмарку и, если не сумею ничего там купить в связи с ограниченностью бюджета, так хоть насмотрюсь вдоволь. Там ведь и карусели, и кулачные бои, и кукольный театр! Я улыбнулся. На душе от мыслей о предстоящем веселье стало тепло и радостно. И, пока я предавался раздумьям о том, как проведу остаток этого дня, меня кто-то тронул за плечо. Я встрепенулся, мгновенно возвращаясь с небес на землю.
      А передо мной с толстенной папкой в руках стоял коллежский секретарь с рыжими усами, фамилии которого я не помнил. Несколько минут понадобилось мне, чтобы прийти в себя и понять, что от меня хотят.
    - Так вы слушаете или нет? Говорю, эту папку отнесете в кабинет Якова Васильевича, - голос секретаря прорывался как сквозь толщу воды, но до меня постепенно начинало доходить, чего же от меня хотят, - Живее! Что ж вы стоите тут как истукан! Господин Исаев ждать не любит!
    - Я? - на всякий случай, глупо моргая глазами, переспросил я, сам уже понимая, что сморозил глупость.
     - Ну, а кто же? Здесь разве еще кто-нибудь есть? - рыжеусый начинал выходить из себя, поэтому я скорее подхватил тяжелую папку из его рук и ретировался из кабинета.
     Оставалось вспомнить, где находится кабинет главного следователя. Мне, конечно, в первый же день всё показали и рассказали, но я по природной своей рассеянности не слишком вникал, где сидит начальство. Зачем оно мне? Пересекаться с Яковом Васильевичем мне до сей поры не доводилось ни разу. Главный следователь сидел в кабинете на третьем этаже здания, где располагалось Третье отделение, в то время как я выше первого этажа прежде не поднимался.
      На негнущихся ногах я поднялся по лестнице. На третьем этаже было поразительно тихо и даже как-то пустынно. Это у нас внизу постоянно сновали жандармы, приходили посетители и прочий люд, тут же стояла какая-то звенящая тишина. На какое-то мгновения я даже подумал, что весь этаж пуст. Но такого просто быть не могло. И раз Яков Васильевич требовал какие-то документы, то, разумеется, он на месте и ждет их. Это придало немного уверенности и я двинулся к кабинету главного следователя, стараясь двигаться максимально бесшумно, чтобы не нарушать тишины третьего этажа. Я читал таблички на дверях, силясь вспомнить, где же должен располагаться кабинет начальника.
      "По коридору направо... или налево? Нет, направо... Потом прямо и еще раз напра... Нет, всё-таки налево... Господи, кто же так строит!"
     Дверь кабинета Я.В. Исаева обнаружилась в конце коридора возле второй лестницы, о существовании которой я, конечно же, напрочь забыл и поэтому плутал по этажу добрых пятнадцать минут. По головке меня за это скорее всего не погладят. Я нервно закусил губу и затаил дыхание, стоя перед массивной дубовой дверью и собираясь с духом.
     "Саша, соберись, тут ничего страшного нет. Яков Васильевич, Вам просили передать бумаги. Яков Васильевич, Вам просили передать бумаги. Яков Васильевич... Всё. Дольше тянуть нельзя."
     Я осторожно поскребся в дверь, внутренне надеясь, что Исаев куда-нибудь вышел и его нет на месте. А на нет, как известно, и суда нет. На мой мышиный скрежет никто не ответил, и, понимая, что надо всё же как-то заявить о своем приходе, я постучался сильнее. Услышав четкое "войдите" из-за двери, я на мгновение пропустил удар сердца и, наконец, распахнул закрытую дверь, шагнув внутрь кабинета.
     - Яков Васильевич, тут вам проси...
     А дальше грохот, отбитые колени и исписанные убористым почерком чуть желтоватые листы бумаги, разлетевшиеся по всему кабинету. Я обнаружил себя лежащим на дорогом ковре в кабинете главного следователя, присыпанного теми самыми документами, которые и было велено ему передать. Черная папка валялась тут же неподалеку. Ну, кто же мог знать, что тут высокий порог! Почему меня не предупредили! Нет, просто я такой несусветный растяпа, что если со мной могло случиться что-то нелепое, то оно обязательно случилось бы.
     Я почувствовал, как к щекам моми прилила кровь, а покрасневшие наверняка уши горели просто нещадно. Я приподнялся и замер, стоя на четвереньках посреди кабинета начальника. Ужаснее ничего просто и быть не могло! Подняв в нерешительности голову, я увидел, как на меня внимательно смотрит пара удивленных карих глаз, принадлежащих уже немолодому темноволосому мужчине с посеребренными сединой висками. Если бы я был барышней, я бы мог сказать, что он даже красив.
     Спохватившись, я начал ползать по полу в попытке собрать разлетевшиеся по кабинету бумаги, бормоча извинения и искренне желая провалиться под землю сию же секунду. К сожалению, такой радости мне Всевышний не предоставил.
     - Яков Васильевич... Я... Прошу простить меня... Это не специально... Я всё соберу... Всё соберу... Это всё моя неуклюжесть...
     Если и был где-то карающий перст, то ему было самое время обрушиться на мою голову, потому что в противном случае это сделает господин главный следователь и, по слухам, неизвестно, что хуже.

Отредактировано Александр Адашев (08.01.2019 20:00:04)

+1

3

Смиренное тиканье часов разбавлено сухим треском огня. Зима выла в печной трубе, стучалась костлявыми ледяными пальцами в промерзлые стекла и подбрасывала в воздух колкие снежинки. Я не мог спать вторую ночь к ряду, разгоряченный, словно от лихорадки, мой мозг рождал причудливые видения в глубине моего затуманенного опиумом сознания. Есть, есть на свете вещи, от которых люди сходят с ума чаще, нежели огромное горе утраты. Всему виной банальное рутинное бездействие, стагнация, битье баклуш, если угодно. Называй, как хочется, а в итоге получаешь единое скучное сонное царство из бумаг, папок и бумажек, которые сами не живут, а пробуют пить твою кровь литрами, прежде чем упасть на стол вышестоящим чинам. Задыхаюсь в своем доме, в своем кабинете, своей коже, галстук тянет ко дну, словно утопленника глыба. Долг? Он самый, подкрался, прогрыз брешь в ритмичном беге жизни и нынче, ни часом позднее, заставляет сидеть, выцарапывать на желтом пергаменте то свою фамилию черным, то красным -важное.
Давно ли эта бездушная чиновничья конка подхватила меня и несет по неровным ухабам? Не спрыгнуть, не остановить, расшибешься. Приглаживаю лацканы темного сюртука, на ощупь воспринимаю, что все еще дышу и даже существую в клети собственного кабинета с видом на вымороженные улицы. В детстве я любил кататься на коньках, нагребая снега во все карманы и валенки, обещал своим шмыгающим носом заболеть назло причитаниям Кузьмы, грыз сосульки и представлял, что одарен огромным леденцом. И сладко мне было, не мерзко, не зябко. Грызть лед я не собирался, но и вкуса столь удивительно волшебного не припомню, как не вспомню уже, сколько дней я вынужден был, уподобившись брату моему, Петру, прозябать в бумагах . Страшно признаться, но грешным делом, в канун великого праздника, я мечтал об убийстве, но не простом, на почве ревности и не признанной любви, а с изощренной тайной, требующей не дюжего ума. Но то ли жандармы нынче расстарались, то ли наша экспедиция все планы опережала, да только Петербург мирно посапывал под эти песни вьюги, да по гостям ходил, праздновать изволил.
К полудню, перед самым обедом в дверь мою постучались. Робко и не уверенно, будто гадали о точности своего конечного пункта назначения. После минуты тишины постучались еще раз, уже настойчивее, чем заслужили мое громкое и четкое "Войдите".
Феликс Христофорович любезно подсылал мне всю неделю новую кровь, как баранов на заклание. Совестно так рассуждать, ведь я и сам когда-то был студентом, только практику я имел счастье проходить в обычном полицейском участке, на том берегу Невы. Мерзкое и губительное местечко, граничащее с Хитровским рынком. И спотыкаться там, равно как и челом поклоны отбивать , было непозволительной роскошью. Полы грязны, стены не мыты, а арестованные того и гляди уведут из кармана последний рубль.
- Это вы, милейший, далеко пойдете. С порога начальству поклоны бить и лепетать что-то нечленораздельное. Неужто в судьи метите? - на моем госте был студенческий сюртук черного цвета, но из добротной ткани, ботинки зимние, добротные, но второй год ношены. С речью и координацией проблемы, но нынче берут и не таких.
Подобрав несколько исписанных убористым почерком листов, я окинул взглядом их содержание, покривившись, словно лимона того лизнул, и вернул сие богатство обладателю.
- Не ушиблись? Как вас... по имени отчеству? - зима все таки пробралась за эти стены. Нет, не зима, а ее голубое, искристо-чистое небо морозным ясным днем. И ни одной тучки в этих глазах, мне стало совестно за свои темно-карие, не такие интересные.
Голос мой чеканил радость, какая ни какая, а смена планера, действие, пусть мизерное, но доставляющее минутное удовольствие. Бросил бы все к чертям собачьим и предложил бы этому юноше протирать коленки тут каждое утро.  Улыбнулся невольно двусмысленности своих желаний и все таки протянул руку помощи.
-Яков Васильевич,  ваше высокородие...Никита Ефимович за вами послали...всех с участков поснимали и туда...зрелище оно конечно не христово, прости Господи !!- влетевший не по уставу в кабинет участковый пристав, запыхавшийся и краснощекий, избавил первого визитера от создавшейся неловкости. По всему было видно, что ощущал себя заснеженный визитер в кабинете привычно-свойски, перекрестился на окна, откуда маковки церкви были видны и натряс снегу на красный ковер. Отдышавшись же продолжил, глотая возмущение и страх:
- Мы сторожку то заперли, там собаки все погрызли и утащили...Одному писарю схудилось вовсе. Я ..вот..за вами и за новым...- вытянувшись, оправившись наконец, как положено, докладчик вопросительно уставился на меня, потом на студента, которого ошибочно зачислил в требуемые остро сейчас секретари.
- Вот ведь досада какая получается, придется Феликсу Христофоровичу без вас обойтись. Надеюсь, вы  успели пообедать? Одевайтесь и захватите с собой то...на чем пишут...где пишут,- занимательное и ненужное личное для меня слово опять вылетело из моей головы, которая занята была уж если не предстоящим делом, то синим оттенком чужих глаз.

+1

4

Чем тяжелее испытание, тем больше потом награда.

[indent] Конечно же, чуда не случилось, и Господь не уничтожил меня прямо на месте своей карающей рукой. Я так и продолжал стоять посреди кабинета главного следователя в самой что ни на есть нелепейшей позе. Сам же Исаев, наконец, закончил изучающе пялиться на мою горемычную персону и предложил мне свою руку, помогая подняться на ноги. Рука у Якова Васильевича была крепкой. Сразу видно, что с таким человеком не случилось бы подобной нелепости. Такие, как господин Исаев, всегда твердо стоят на ногах и не попадают в дурацкие ситуации. Я принялся лепетать слова благодарности, но меня, кажется, уже никто не слушал, потому что на пороге кабинета возник краснощекий пристав в мокрой от снега шинели. Вот уж кто не утруждал себя тем, чтобы стучаться и отвешивать книксены. Видимо, дело было действительно безотлагательное, так я решил про себя.
[indent] Оставшийся без пристального внимания, я еще раз попытался собрать в стопку разлетевшиеся по кабинету листы бумаги. От этого занятия меня отвлек голос Якова Васильевича, который велел мне немедленно одеваться и ехать с ним... на место преступления в качестве писаря. От удивления я чуть не выронил те несколько документов, который уже успел подобрать с пола.
[indent] - Я? - я изумленно таращился на главного следователя, - Да, обедал... Х-хорошо... Я сейчас!
[indent] Бог знает, почему я сказал, что обедал, ведь в действительности это было совершенно не так, но раздумывать было особенно некогда. Мне с первых дней объяснили, что Яков Васильевич ждать не любит.
[indent] Пулей вылетев из кабинета Исаева, я опрометью сбежал вниз по лестнице и, как заполошный, ворвался в канцелярию, хватая первый попавшийся планшет, бумагу и чернила с набором новеньких гусиных перьев, на ходу обрывками фраз объясняя, куда я и зачем. Феликс Христофорович как-то нехорошо на меня посмотрел, но я не придал этому особого значения, уже выбегая на улицу в распахнутом пальто.
[indent] Возле входа меня уже ожидал господин главный следователь, сделавший мне знак садиться в пролётку. Перспектива ехать в двуместном экипаже с Яковом Васильевичем как-то резко поубавила мой пыл, особенно после моего неуклюжего полета к его ногам десятью минутами ранее. Но выбора не было, пришлось сесть и затаиться. Голос разума подсказывал мне, что нужно вести себя тихо, как мышка, и в первые минуты поездки я даже не решался смотреть на Исаева. Он же напротив явно прожигал меня взглядом, это я чувствовал кожей, хоть и не решался сам поднять голову, уткнувшись взглядом в лежащий на коленях планшет.
[indent] Несколько минут мы ехали молча, прислушиваясь к звукам города, готовящегося праздновать Крещение Господне. Визит на ярмарку откладывался теперь до лучших времен, можно даже не сомневаться. Я тяжело вздохнул и, наконец, поднял глаза, посмотрев на Якова Васильевича. Тот действительно с интересом (?) рассматривал меня, как филателист рассматривает под лупой новый экземпляр почтовой марки, который ему удалось заполучить раньше других коллекционеров. Я смутился на мгновение, не понимая столь пристального ко мне внимания и интереса, а потом, наконец, заговорил первым.
[indent] - Адашев. Моя фамилия Адашев. Александр... - я сделал короткую паузу, переводя дыхание, - Дмитриевич.
[indent] Не факт, что Исаева волновало хоть как-то мое имя, но уж раз он его спросил, я счел невежливым оставить этот вопрос без ответа. Да и потом, должен же он будет как-то ко мне обращаться, когда мы приедем на место преступления. Впрочем, что-то мне подсказывало, что ничего он никому не должен, и смеющиеся глаза главного следователя лишь подтверждали мою правоту.
[indent] От мыслей про место преступления предательски засосало под ложечкой, но я постарался отогнать подальше картинки, которые мгновенно нарисовала в голове моя неуёмная фантазия. Я решил во что бы то ни стало не падать при Исаеве в обморок, чтобы совсем уж не создавать у него образ кисейной барышни.
[indent] Мы еще какое-то время ехали молча. Теперь уже я позволил себе смотреть на Якова Васильевича, не смущаясь. Про себя я отметил, что у главного следователя Третьего отделения красивые правильные черты лица и цепкий прожигающий взгляд. Сколько ему лет, на вид определить было крайне трудно. Про таких говорят, что им может быть, сколько угодно - и тридцать, и сорок, и сто сорок. Одет господин главный следователь был очень дорого и даже щеголевато. Пальто, явно стоящее баснословных денег, начищенные до блеска сапоги, и усеянные перстнями пальцы. От взгляда на последние я даже как-то выпрямился. Руки у господина Исаева были ухоженные и красивые. В голове моей промелькнула мысль, что именно такие руки я представлял, когда еще только видел его там, глядя с пола кабинета. Никогда бы не подумал, что следователь может так выглядеть. Я невольно поймал себя на мысли, что уже которую минуту улыбаюсь безо всяких видимых причин, что не могло не привлечь внимания Якова Васильевича.
[indent] - Я и не знал, что такие большие начальники сами выезжают на место преступления, - после паузы ответил я на немой вопрос Исаева о причине моего веселья, - Простите, Яков Васильевич... Я ляпнул, не подумав.
[indent] Я опустил голову и постарался посильнее вжаться в сидение, желая слиться с пролеткой в единое целое. В этот момент лошади замедлили ход, и мы, наконец, остановились. Яков Васильевич вышел первым, а я, завозившись со своим свертком, буквально вывалился со ступенек нашей брички, с трудом удержавшись в вертикальном положении. Падать к ногам главного следователя уже начинало входить у мня в привычку.
[indent] В месте, куда мы приехали и которое я пока что никак не мог узнать, было полным-полно жандармов и еще больше зевак, которых полицейские пытались оттеснить подальше, чтобы те не мешали. К господину Исаеву тут же подлетел кто-то из приставов, на ходу поясняя что-то по поводу произошедшего убийства. Я зазевался, оглядываясь по сторонам, и едва не потерял из вида господина следователя, который уже начал неодобрительно посматривать на мое мельтешение. Тайком перекрестившись, я шагнул за Исаевым и приставом к месту, где был найден труп, мысленно молясь, чтобы меня не вывернуло прямо на лакированные сапоги Якова Васильевича.

+1

5

- Увы, Александр Дмитриевич, увы и ах. Долго еще ждать нам той поры, когда разум будет соответствовать занимаемой должности и средству передвижения, - по  Петербургу-батюшке если не пешком и верхом, то на пролетках,  малых и скороходных, оно и быстрее и безопаснее. Так считал Яков Васильевич, смахивая с плеча нового писаря несколько упрямых снежинок и возвращаясь мыслями к словам, что успел проговорить пристав. Дело неприятнейшее, иначе бы не прибежали без доклада и поклонов, выходило по всему, что кто-то на земле Якова Васильевича хозяйничать вздумал. Неуютно и тесно за кучером сидеть, длинные ноги статский советник почти на соседа уложил, притесняя озадаченного Адашева. Больше они не разговаривали. На радость Якова Петровича, спутник его оказался не болтливым, симпатичным и, может, приучен был к коробке с песком. Ничуть не смущаясь, проявляя живое человеческое любопытство, Исаев пристально всю дорогу рассматривал Александра, требуя найти в его образе ответы на все вопросы разом. Лицо Саши (да, пусть именно так, коротко и как-то совсем интимно, по-домашнему), молчало.
- Людей разгоните и света больше!  почти выпрыгнув из пролетки, Яков Васильевич буквально впорхнул в старый сарай, приспособленный под хранение угля зимой. Влетел, почти выдрав хлипкую деревянную дверь с гвоздками, но тут же подскользнулся бы, если бы не плечо городового. Басистый громила голосом заправского батюшки из церкви громогласно предупредил:
- Не запачкайтесь, ваше высокородие,- и опустил руку с факелом ниже. То,на чем подскользнулся Яков Васильевич хлюпало нынче под носком ботинка и пузырилось алой жижей. К подошве прилипло что-то похожее потроха свиньи.
- А вот и брыжеечка, mon cher ami. Яков Васильевич, благодарствую, - в запыленном низеньком сарае, стены и пол которого были черны от угольной сажи, даже воздух был черным. Потрескивающие в руках трех городовых факелы добавляли чаду, который смешивался с осязаемым запахом крови и внутренностей человеческой утробы. Подлетевший было к Якову доктор Штольц шустро наклонился и отлепил с ботинка начальствующей особы озвученную часть плоти, а затем с довольным видом плюхнул эту находку в кастрюльку к остальным органам. Труп был выпотрошен начисто, торчащие белесые ребра растопырены, словно беззубый открыл рот, а из кровавой пасти на Якова смотрела пустота. Не осталось ничего.
- Где остальное? - самолично взяв факел и склонившись над кровавым вместилищем чьей-то загубленной жизни, Яков Васильевич посветил себе на края зазубренных и раскрошенных костей, с детским любопытством заглянул в самую суть - рот покойницы, который был раскрыт в  крике боли.
- Где, где? А пес ее знает,- сострил Штольц, вытирая кровавые пальцы о фартук и вздыхая облегченно полной грудью. Человек ощущал себя на своем рабочем месте комфортно, получая если не наслаждение, то удовольствие, смакуя ситуацию и придавая ей некоторую иронию. Штольц носил дорогой костюм и дешевые ботинки, говорил много по французски и откровенно не любил дураков и глупые вопросы. Поэтому быть может ушел из врачевателей живых в потрошители мертвых. В его зеленых, грустных глазах всегда читалась какая то тоска по красивому городу Парижу, где он бывал единожды, будучи студентом, по кабачку и по хорошеньким барышням. 
- Собаки погрызли всё. Дворник утром у одной шавки ..вон..ливер отбил...подморозило ночью, что леденец теперь..Яков Васильевич, согреться бы? Второй час тут торчим...она то ничего, а я пальцев не чувствую,à notre grand regret,- Штольц жалобно шмыгнул носом, прикрывая трупу лицо грязной тряпкой. Голое синюшное тело и вправду поблескивало в свете факелов иголочками намерзшего инея, а кровь на полу принялась застывать.
- Распитие водки, господин Штольц, приводит к губительным и...подчас, смертельным последствиям. Вами ли этого не знать?
В сарае обнаружен труп неизвестной женщины, лет тридцати, среднего роста,-
начал бегло диктовать Яков Васильевич новому писарю, неодобрительно поглядывая, как Штольц хлебнул из горла одной из своих бутылочек, хранившейся в саквояже. А когда ухо не уловило шуршание пера, то Исаев резко обернулся.
- Зарисуете с этого ракурса, Александр Дмитриевич..видите, топором разрублено, а тут пилили,- указав на грудину и то, что от нее осталось, Яков Васильевич со вздохом лирично прибавил, заглядывая под салфетку:
- И умерла наша барышня посредством удушения...а следы народ потоптал уже, да снегом припорошило..как думаете, а? Александр Дмитриевич?

Отредактировано Яков Исаев (09.01.2019 19:13:18)

+1

6

Кровь – не вода.

[indent] - C'est affreux! - было моими первыми словами, стоило ступить на порог сарая вслед за Яковом Васильевичем. Лишь только успела распахнуться дверь, меня едва не сшиб с ног резкий сладковатый запах железа. Кровь. Кровью, кажется, было пропитано всё помещение сарая. Кровью, стонами бедной жертвы и запахом смерти. На полу валялись какие-то темные сгустки и ошметки. Меня мгновенно начало мутить, и я едва поборол желание немедленно выбежать прочь. К счастью, я ничего не ел с самого утра, поэтому тошнить меня было попросту нечем.
[indent] Зрелище, открывшееся нашему взору, было поистине не для слабонервных. Кажется, даже видавший виды постовой и тот еле стоял на ногах, борясь с желанием хлопнуться в обморок. Но такое и правда не каждый день увидишь. Окровавленный и выпотрошенный труп женщины навёл бы ужас даже на нигилистов и скептиков.
[indent] Я вжался в стенку, дабы ненароком не наступить на какой-нибудь ливер, как это уже произошло с Яковом Васильевичем, которого, впрочем, увиденное, кажется, ничуть не смущало, если не сказать воодушевляло. Он свободно расхаживал по сараю, осматривая обстановку, подходил к обезображенному телу, изучая его со всех сторон, и всем своим видом демонстрировал, что он здесь чувствует себя как рыба в воде. Чего нельзя было сказать обо мне. Я обеими руками вцепился в планшет и очень надеялся, что не упаду в обморок хотя бы потому, что стою, подпирая стену.
[indent] Из ступора меня вывел голос главного следователя, который попросил описывать место преступления. Я спохватился, доставая перо и чернила. Впрочем, на морозе они стали замерзать и пришлось взять карандаш, который предусмотрительно я носил за ухом. Между тем, господин Исаев недвусмысленно попросил зарисовать труп и обстановку. Я удивленно уставился на следователя. Это фигура речи такая или действительно нужно рисовать? Переспрашивать я не рискнул, дабы не вызвать гнев начальства, и наскоро начал делать наброски открывшегося нашим глазам изуверства. Прежде рисовать подобное мне не доводилось. Я искренне морщился, боролся с желанием перекреститься, но продолжал споро водить карандашом по бумаге, пока меня вновь не окликнул Исаев.
[indent] - А? Как Я думаю? - я на мгновение оторвался от своих художеств, - Вы так спокойно говорите об этом, Яков Васильевич, как будто вам удовольствие доставляет случившееся, - я готов был биться об заклад, что так и есть, - Это... Это явно не банальное убийство. Куда уж, коли такая жестокость. Я не знаю, имею ли я право предполагать... - я начал нервничать и снова заскользил карандашом по бумаге, чтобы отвлечься, - Мне кажется, мы имеем дело не просто с душегубом. Я читал о подобном. Несчастную... Ммм... - я замялся, - Мне только кажется... Я же не следователь... Но не может такого быть, чтобы ее принесли в жертву?
[indent] Мысль была, конечно, дикой, и я сам это прекрасно понимал. Какие могут быть жертвоприношения в Петербурге! Мы же не древние ацтеки или майя... Но я, например, читал, что лет двадцать назад в одной из волостей Малороссии и не такие убийства совершались. Убийцу, кстати, тогда, кажется, так и не нашли. Легенд по этому поводу тогда много ходило. Но я считаю, что это всё от необразованности людской. На чёрта, конечно, проще всего списать злодеяния. А ну как это малороссийский душегуб до столицы добрался? Мне хотелось озвучить свои опасения Исаеву, но я решил скромно промолчать, тем более, что пока что меня не спрашивали. Яков Васильевич задумался. Видимо, сопоставлял в голове какие-то факты. Было интересно, о чем он сам думает, но спрашивать я, конечно же, постеснялся. Я здесь всего лишь в качестве писаря, потому мое дело записывать, что велят.
[indent] Кстати, о моих прямых обязанностях. Пока я мысленно играл в дедукцию, рука моя привычно водила огрызком простого карандаша по бумаге, зарисовывая всё, что я видел в сарае. Когда я глянул на листок в моих руках, то обомлел. Вверху располагался рисунок несчастной покойницы, а внизу... Я поспешил оторвать эту часть рисунка, чем только привлек внимание Якова Васильевича. Тяжело вздохнув, я протянул следователю оба художества: то, что он, собственно, и просил, и в качестве дополнения - его собственный портрет, выполненный наскоро моей рукою.
[indent] - Простите... Это как-то само вышло, - я виновато потупился, рассматривая носки собственных сапог, - Когда я волнуюсь, то начинаю рисовать. Не знаю, откуда вы узнали, что я умею... Или вы не знали? - я замялся, - В любом случае, простите, Яков Васильевич, такой самодеятельности больше не повторится, будьте покойны.

Отредактировано Александр Адашев (14.01.2019 18:34:38)

+1

7

Вот она, губительная сторона образования, знания - есть груз, который человеку требуется скидывать в самых неподходящих ситуациях. Яков Васильевич моргнул выразительно дважды, глянул на городового, юнца еще по сути, который ничего, держался и не бледнел даже, только украдкой крестился, который так же выразительно посмотрел на его высокородие.
- Измором берут, сатанисты проклятые,- театрально вздохнув и разведя руки, словно делая теорию Адашева здравомыслящей, Яков Васильевич заглянул под временное последнее пристанище трупа.
- Ни свечей тебе, ни прочих оккультных реквизитов на сцене нашего театра. Поистине, не бояться ни Господа нашего, ни черта. Сходи - ка, голубчик, в мясные лавки в округе, жандармов возьми покрепче. А вы, Александр...- не вставая из-под стола вещал Яков Васильевич, что-то разглядывая там и выискивая
-...Дмитриевич...пишите далее..На теле убитой...-встав все таки и ткнувшись носом в весьма важный рапорт, Яков краем глаза уловил вовсе не строчки записей, а собственный профиль, набросанный наскоро черным грифелем.
Губы расплылись в улыбке, вовсе не радостной, хотя и не рисовал никогда никто Исаева, а какой то снисходительной, словно притащил главный следователь ребенка малолетнего игрушками забавляться. Протянул руку, зная, что не посмеет ни скрыть, не отказать. Привык Яков. что отказывают ему редко, в таких кругах, куда Адашев даже во снах не попадет.
- Дайте. Дайте. Зачем же губить искусство, Александр Дмитриевич? Оно и так у нас...Требует жертв,-  толстый желтый листок, в самом начале сверху аккуратно выведена дата, поле слева с красным отступом, для  прошива. А дальше вовсе непотребная часть. Штольц тихо икнул, звякнул банкой, нарушая молчаливое приближение грозы, словно хотел спасти юного писаря от неминуемой гибели
- Труп в холодную, отчет к вечеру на стол, Аристарх Савельевич, - не выносим был дух в сарае, но тем слаще оказался чистый воздух и хрусткий белый снег под ногами. Яков Васильевич глубоко втянул носом раз пять сквозняк дворов, потянулся, ощущая некоторый дискомфорт в желудке, именуемый голодом. Все бренное и тленное не чуждо человеку, а мыслительная активность требует пищи, и не всегда духовной.
- А не желаете ли отобедать, Александр Дмитриевич? На голодный желудок и думы легче и ноги теплее, а? Идемте,- зашагав быстрым шагом обратно к пролетке, Яков Васильевич словно бы и думать забыл о конфузе, что испытал минутами ранее. Мысли текли стройно и в дело, которое требовалось разрешить скорейшим образом.
- К баням, голубчик,- к каким именно баням, Яков Васильевич уточнять не стал, кучер и без адреса его понял, видать не в первый раз отвозит его высокородие по нужным адресам. Лошадь тронула спешной рысью по узенькой улице, оставляя злосчастное место преступления где-то позади. Собака, приставшая было к ним на выезде с улицы, лаяла не долго, проводила до угла с булочной и отстала. Статский советник всю дорогу мрачно молчал, держал только за краешек недописанный отчет Адашева, словно тот Штольц брыжеечку, только с бумаги не капало.
- А вы, значит, жертвоприношениями интересуетесь?  - внезапно поинтересовался Яков Васильевич, выныривая из своих размышлений. Словно и не было той страшной картины в сарае, а катили они оба куда-то в бани, греться и смывать грехи свои, а может и в прорубь нырять, как то диктовали традиции. Только выхор выбился из приглаженной прически Якова Васильевича и вся прилежная картина его образа была порушена, приобрел строгий и холодный статский советник вид человечный, о чем не подозревал.
- Не сама она дошла, притащили. Задушили где-то в безлюдном месте и приволокли. Вот тебе и век просвещения, век гуманизма,- нахмурившись, Яков Васильевич осторожно убрал злосчастный листок себе за пазуху, словно затаивал на Сашу свою, особую обиду. Пролетка все мчала, уже и улицы широкие позади, озябли бы, если бы толстая шкура поверх модных брюк. Все реже стали попадаться фонари, все чаще улочки петляли, пока извозчик не произнес тихое "тпру"и лошадь не встала возле двухэтажного домика.Свет керосиновых ламп лился из всех окон, что считалось тут, в этом удаленном от центра города, месте, губительным расточительством. Вывеска на фасаде здания покачивалась под натиском колкого ветра и скрипела в унисон завываниям. "Бани Путиловых" Далее прочитать было не возможно, снегом залепило почти все, оставим только позолоченные буквы "Д", "И" и какого то херувима голову. Ангелок этот смотрел на новых посетителей с такой же коварно- ангельской улыбкой, которой наградил Яков Сашу, когда стучал в заветную дверь условным стуков в три и два удара.

+1

8

Словоохотливость — один из признаков ограниченности.

[indent] Отказываться от предложения отобедать было неловко. Во-первых, под ложечкой предательски сосало, потому что я не ел с самого раннего утра, да и тогда успел перехватить только омлет, чай да булку с маслом. Во-вторых, мне было совестно за свои художества и невыполнение прямых обязанностей. Яков Васильевич, конечно, ничего не сказал, но вряд ли испытал особенную радость, получив из моих рук не подробный рапорт с места преступления, а собственный портрет. Причем довольно посредственный, по крайней мере мне так казалось.
[indent] На моё счастье, господин Исаев молчал большую часть пути, погрузившись в свои думы, а мне оставалось лишь кусать губы, нервничая, да корить себя за рассеянность и нерасторопность. Зимой рано темнеет и к моменту, когда мы добрались до нужного места, Петербург уже успел погрузиться в сумрак. Район города, куда привез нас извозчик, был мне незнаком. Хорошенькое дельце. В случае чего и не убежишь далеко. А, собственно, в случае чего? Ну, что такого может со мной произойти в компании главного следователя Третьего отделения? Если, конечно, не считать того, что место для обеда он выбрал странное. Я, признаться, ожидал, что мы поедем куда-нибудь на Лиговку, а оттуда, если я буду больше не нужен Якову Васильевичу, смогу как-нибудь и пешком добежать до своей квартиры. Отсюда же, тем более по темноте, я и к утру не поспею добраться до дома.
[indent] Мы вышли из пролетки и очутились возле двухэтажного здания, украшенного когда-то, видимо, позолоченной вывеской с головой херувима, который довершал собой и без того излишнюю вычурность и пошлость вывески. Я поморщился, пока Яков Васильевич отвернулся, сосредоточившись на стуке в дверь. Стук был явно условным, для постоянных посетителей или особых клиентов. Оставалось только гадать, чего это в банях устанавливать особую форму стука, ежели люди туда приходят только, чтобы помыться и отдохнуть душой и телом. Впрочем, задавать этот вопрос Исаеву я не стал, здраво рассудив, что себе дороже.
[indent] На замысловатый стук господина следователя почти сразу ответили и через мгновение в дверном проеме показалась вихрастая рыжая голова, оглядевшая сперва меня с головы до ног, а потом, сфокусировавшись на Якове Васильевиче, и расплывшаяся в добродушной улыбке. Здесь господина главного следователя несомненно знали. Нас впустили внутрь и, не задавая лишних вопросов, провели в просторную комнату, украшенную в таком же вульгарном псевдобаррочном стиле, как и вывеска заведения. "Бани Путиловых" на первый взгляд оказались действительно банями. В комнатке по стене сбегал водопад, в углу бил украшенный всё теми же херувимами фонтанчик, а жар, исходивший из небольшой дверцы на противоположной от входа стене, красноречиво намекал, что там таки находится парная. По крайней мере, это не был закрытый клуб для всяких там... Потому что, судя по виду Якова Васильевича, я бы ничуть не удивился, что он посещает и такие места.
[indent] Я помялся на одном месте, теребя в руках намокшую от снега шапку. Господин Исаев же, не дожидаясь особого разрешения, уже снял пальто, и, вальяжно развалившись на мягком диванчике, с улыбкой поглядывал за мной. Моя сконфуженность явно доставляла ему удовольствие. Наконец, я тоже решился избавиться от верхней одежды и скромно присел на краешек дивана на почтенном отдалении от Якова Васильевича. В дверь нашей комнатки постучали и через мгновение на столе появились самые разнообразные закуски, некоторые из которых я даже ни разу не пробовал и толком не помнил их названий. Вероятно, всё это соответствовало брошенной господином следователем фразе "мне как всегда, Осип". Хорошенькое такое "как обычно" бывает у Якова Васильевича.
[indent] Яства источали тонкий аромат и очень аппетитно выглядели. В животе начало предательски урчать, но я не смел даже смотреть в сторону кушаний без позволения Якова Васильевича. Я даже не осмеливался помыслить, сколько такой обед может стоить. Вряд ли студент вроде меня мог позволить себе так шиковать. Я было хотел попросить принести мне просто чаю с сахаром, но не решился открывать рот, пока Исаев не начал вновь рассуждать о совершенном злодеянии.
[indent] - Не то, чтобы я интересовался жертвоприношениями, Яков Васильевич, - несмело начал я, - Просто читал кое-какую дополнительную литературу. Газеты старые, журналы... - я заёрзал на своем краешке дивана, - А что, думаете, и правда это что-то... оккультное? Или просто смеялись надо мной?
[indent] Я, наконец, перестал в кровь грызть потрескавшиеся на морозе губы и вновь поднял взгляд на Исаева. Он пребывал в состоянии какой-то легкой задумчивости, какую я уже успел заметить за ним, когда мы ехали в экипаже. Я невольно залюбовался обликом главного следователя, его красивым аристократичным профилем, тонкими чертами лица... и неожиданно поймал себя на мысли, что уже несколько минут к ряду молчу, мечтательно улыбаясь. Спохватившись, я тут же вновь потупился и отвел глаза. Не пристало юноше пялиться на столь важного государственного мужа. Даже несмотря на то, что этот государственный муж и был столь красив в глазах такого простого мальчишки, как я.

+1

9

Осип нынче подавал лично, скромную и легкую пищу, вытирая при этом гладкий красный лоб и приговаривая "Что Бог послал, икорка красная, черная. Стерлядочка, огурчики, яблочки моченые, Яков Васильевич". С легкой руки хозяина на столе появился и самовар, толстопузый, как сам хозяин, начищенный до янтарно-лакового блеска, пышущий паром и ароматом травяного чая. Рядом была пристроена хрустальная сахарница с белыми кусками колотого сахару и глиняная плошка темного, тягучего меда. Пост кончился и ели русские мужики вдоволь и без разбора, наедая впрок бока. Яков Васильевич с облегчением снял с себя и пальто, и фрак, заодно стащив удавку воротника с легким выдохом облегчения, избавившись тем самым окончательно и от своего статуса и от прочих регалий, став в одну секунду обычным Яковом Исаевым.
- Ну что вы, Александр Дмитриевич, какие уж тут шутки в нашей работе? Ирония, ничего больше. Горькая и всепоглощающая,- небрежно стащив дорогие туфли, едва ли державшие тепло, но других нынче во всем Петербурге не сыскать с огнем, Яков Васильевич сделал выразительную паузу, удобнее устраиваясь на диване с озябшими ногами и прикрывая глаза. Он словно бы уснул тут же, но через мгновение продолжил вновь, оставаясь в прежней позе:
- Был у нас случай три года назад, повадился чиновник один потрошить всех советников в Петербурге. Исключительно не ниже титулярного,- потянувшись блаженно, словно разговор зашел о приятных сердцу вещах, статский советник порылся в памяти, выуживая детали из того неприятного дела.
- Выворачивал их и носы им отрезал, представьте себе, из личных убеждений-  легко и без малейшей натуги, Яков Васильевич сел, придвигая к себе ту самую стерлядь, фаршированную семгой и луком, отрезал большой кусок, наградив себя им и с аппетитом тут же поглощая.
- Туп наш народ и богобоязнен, чтобы иных идолов кормить, понимаете? - на выдохе, проглотив кусок, резюмировал Яков Васильевич, двигая тарелки с своему гостю. Тот вон смущается сидит, еле слово вытянешь из него. Боится что ли? Исаев для поднятия духа и желания жить, плеснул молодому писарю крепкого вина в бокал, налил себе и без тостов и лишних речей, выпил.
- Сдается мне, милый мой друг, жизнь студента нисколько не изменилась и едите вы вдоволь только в родительском доме? Утром вы мне понадобитесь при допросе, поэтому ешьте,- накидав наскоро в тарелку своего подопечного ( а как иначе нынче относится к юному дарованию, рисующему на отчетах профили начальства?), Яков с легкой улыбкой стал наблюдать за столь обыденным делом, как поедание пищи другим.
- Не усердствуйте, вода не любит наполненное чрево, - в дверях тем временем появился Осип, молча вещая, что все готово для господ и мыться можно. Яков Васильевич без лишнего приглашения зашел за широкую ширму с нарисованным на ней лугом и пастушками, разделся там же, тщательно все развешивая и осматривая на предмет грязи, обернулся в теплое полотенце и невозмутимо прошествовал за банщиком. Тут надо заметить, что прихоть Якова Васильевича исполнили не сразу, а только когда привезли откуда-то из далекой страны, огромные бочки. Устанавливали неохотно, причуда барская, а плавать в ней другим господам не велено, так и простоит без надобности. Но Исаев с завидным постоянством заезжал в бани, мылся тут почти каждодневно, а за ним и все Третье отделение подтягиваться стало. Хозяину прибыль пошла, да покой. Ни одна шантрапа не совалась в помывочные, стекла не била, воровать не пробовала даже.
В бочке с горячей водой у Якова Васильевича волосы потеряли свою строгость окончательно, на лоб свесились, а к щекам кровь прилила. Разморенный и успокоенный, он бултыхался в этом деревянном чане, как Осип говорит, что карась в банке, только успевай кипятку подливать. Прикрыв лицо полотняным полотенцем, Исаев вслушивался, как в точно такую же бочку забирался с плесканием и шиками его секретарь. Усмехнулся, когда плескание прекратилось, дал Саше попривыкнуть к чудесам японской фурако.
- Что же вы, Александр Дмитриевич, рисуете сносно, а в юристы пошли? внезапно спросил Яков Васильевич, приподняв полотенце с лица. Осип наградил таким же и нового посетителя, только пристроить его пока Адашев не знал куда, крутя в разные стороны. Цепкий взгляд следователя прошелся по шее, там где заканчивались завитки светлых волос, к изгибу плеч, отмечая созвездие родинок на правом плече.

Отредактировано Яков Исаев (16.01.2019 09:47:01)

+1

10

Уже с первого дня разговоры с ним были подобны переживаниям, которые не забываются.

[indent] Я так и не понял, отнесся Яков Васильевич всерьез к моим словам или просто решил немного позабавиться, пусть, мол, студентик поиграет в следователя. Я же, честно говоря, в следователи не слишком-то и стремился, поэтому решил наперёд без надобности со своими идеями к начальству не лезть и ждать, когда меня спросят, если, конечно, спросят. Назначили писарем, значит, буду писарем. С последним, кстати, у меня тоже с самого начала не заладилось. Конфуз с художествами вместо протокола места преступления всё ещё не давал мне покоя, заставляя беспрестанно ёрзать под темным взглядом господина Исаева.
[indent] К чести последнего стоит сказать, что он смекнул, что я стесняюсь пробовать принесенную Осипом еду, несмотря на уже начавшееся урчание в животе. Яков Васильевич подвинул ко мне кушанья поближе и приказал есть. Закуски в банях Путиловых подавались что надо. Или это просто я был настолько голоден, что проглотил всё, даже толком не распробовав вкуса. А от бокала терпкого вина, заботливо налитого мне в бокал господином главным следователем, по телу разлилось приятное тепло и накатила легкая усталость. Я наконец осознал, что с самого утра на ногах и, томно прикрыв глаза, привалился к спинке диванчика, на котором сидел.
[indent] Но Яков Васильевич вероятно не исчерпал на сегодня запас способов смутить меня, потому что после перекуса возвестил о том, что теперь мы идем мыться, даром что ли в баню пришли. Я запротестовал было и попытался возразить, но господин Исаев уже прошел за ширму, дабы избавиться от остатков одежды. Значит, про помывку он всё-таки не шутил. Прошествовав мимо меня в одном лишь полотенце, обмотанном вокруг бедер, главный следователь скрылся за дверью парилки. Я невольно поймал себя на мысли, что залюбовался статной фигурой Якова Васильевича. Я понятия не имел, сколько лет господину следователю, вероятно, не меньше сорока, но выглядел он при этом прекрасно. Подтянутый и поджарый, так что любой юноша моего возраста позавидовал бы.
[indent] Поняв, что от парной мне никак не отвертеться, иначе это обидело бы моего начальника, я мысленно решил, что не будет особого греха, если я вернусь домой чистым. Воспользовавшись отсутствием Якова Васильевича и банщика, я быстро забежал за ширму и наскоро посбрасывал с себя одежду, стараясь тоже аккуратно всё развесить, но до прилежания господина следователя мне было очень далеко. Завернувшись в большое полотенце, я осторожно прошмыгнул в парную вслед за Яковом Васильевичем. Банщик указал мне на большую дубовую бочку, велев забираться внутрь по примеру их высокоблагородия. К счастью, Исаев был полностью погружен в свои мысли (или только делал вид, что погружен) и не обращал на меня никакого внимания. Я быстро скинул с себя полотенце и практически плюхнулся в бочку, подняв столп брызг и вызвав ехидную усмешку Осипа.
[indent] От жара и воды лицо Якова Васильевича покрылось здоровым румянцем, а еще недавно идеально уложенные волосы черными завитками легли на лоб. Хотелось протянуть руку и убрать их с лица, но, к счастью, я не смел даже шевельнуться в своей бочке.
[indent] Вопрос Исаева застал меня врасплох, как раз тогда, когда я пытался куда-то приспособить льняное полотенце, выданное мне банщиком. Не найдя ему достойного применения, я просто повесил полотенце на край бочки.
[indent] - Скажете тоже, Яков Васильевич, сносно, - я смущенно улыбнулся, всё-таки похвала от начальника была мне приятна, - Балуюсь просто. Мне нравится рисовать, но я нигде не учился, - я поерзал в бочке, стараясь устроиться поудобнее, - А в юристы пошел, потому что...
[indent] Я сделал паузу. Можно было, конечно, наплести Исаеву с три короба, рассказав про призвание, страсть и прочее-прочее-прочее, но обманывать Якова Васильевича мне совсем не хотелось.
[indent] - Да я и не хотел, если честно, - после минутного молчания признался я, - Я хотел на литературный, но отец был против. Идти против родителя я не рискнул. Без средств студенту трудно в Петербурге, Яков Васильевич. Но вы не подумайте, я хорошо учусь! - поспешил я заверить главного следователя, - У меня даже благодарности имеются.
[indent] Я замолчал, поджав губы, и в воздухе снова повисла неловкая пауза. Теперь господин Исаев наверняка будет думать про меня невесть что и возможно прогонит из своей канцелярии. Но врать и изворачиваться было не по мне. тем более, что я был уверен, что следователь обо всем всё равно узнает.
[indent] - Я рассказы пишу, Яков Васильевич, - после паузы признался я, не решаясь повернуться и посмотреть на начальника, но кожей чувствуя его прожигающий взгляд, - Журнал "Отечественные записки", Сухоруков А.Ф. Хотя вряд ли вы читали, конечно, о чем я... - спохватившись, я густо покраснел и очень надеялся, что Исаев всё это спишет на жар парной. - Стихи пробовал. Но матушка говорит, что Пушкин из меня не выйдет, и я с ней согласен, - я, наконец, несмело улыбнулся.
[indent] Не знаю, какая муха меня укусила, что я взял и, как на духу, вывалил всё Якову Васильевичу, даже то, о чем не решался рассказать собственным университетским приятелям, опасаясь неодобрения и осмеяния. А тут как-то легко всё пошло, словно бы я чувствовал, что господину Исаеву это и вправду интересно.
[indent] - А что это за бочки такие? - вдруг спросил я, оглядывая странную конструкцию, в которой бултыхался уже десять минут, - Никогда такой бани не видел. У нас в деревне баня другая. Мне эта тоже нравится, вы не подумайте. Но и наша, Яков Васильевич, вам бы понравилась. Отец сам веники летом заготавливает. От них дух такой! Любую хворь мигом снимает! - я поймал себя на том, что очень эмоционально рассказываю Исаеву про нашу костромскую баню, отчаянно жестикулируя, и потупился. стыдливо опуская глаза, - Простите, Яков Васильевич, я, должно быть, утомил вас своей болтовней и вам это всё совершенно неинтересно.

+1

11

- В Петербурге целое товарищество "балуется", сея разумное, светлое,- Яков Васильевич не следил за литераторами, художниками, скульпторами, актерами, за всей это опарой, бродившей и убегающей из под надзора, едва успев глотнуть хваленого западного воздуха. Для этого были иные люди, возможности. Цензура ослабевала под натиском образованности, пропускала, как старая плотина, воды вольнодумства, чужеродных России убеждений, заставляющих народные массы по иному смотреть на свое предназначение. Яков Васильевич шмякнул горячее мокрое полотенце себе на лицо и откинулся на край фокуро, с отчаянием подумав, что вот оно, мимолетное и ускользающее ощущение свободы, ускользающее от тебя. Мысли тянулись одна за другой, уже набирая обороты и шестерни в мозгу опять заходили ходуном, возвращая Исаева то ли к работе, то ли к вообще собственному долгу перед Россией, о котором даже в присяге Императору не умолчали. Он позавидовал Андрею, у которого все проще и яснее, думы легче, знай себе выполняй приказы и живи по написанному не тобой уставу. А завтра повышение. И видно твои труды и награды, а о подвигах слагают в салонах истории одна другой краше. А ты что? Поглядываешь со стороны на трупы девиц и роешься в чужой требухе, словно в лавке мясника и перекрываешь по не своей воле дыры в той самой плотине. Солдат Родину защищает, а Яков Исаев Бог весть кого.
- Читал... по долгу службы, Ефим Соломонович из пятой экспедиции приносит самое интересное,- если удивлен был Яков Васильевич, то где-то глубоко, совсем тайно, так что ни голос не изменился, ни положение тела в бочке. Да и удивлен ли был статский советник? Адашев не глупый, с хорошей характеристикой и влиянием родителей долго не прожил бы, мир вон как манит, только отлучись из дома, соблазны посыпятся. И кто знает, какие парадигмы САша выдвигает в своих заметках.
- Странное, паразитирующее существо человек, привыкающее к любой ситуации, приспосабливающееся и выбивающееся на поверхность. Вас определили абсолютно в противоположную область, а вы все таки поддались велению сердца. Как знать, может завтра вы бросите университет и осчастливите нас книгой,-  тут зашел Осип, пыхтя и отдуваясь, тащил он два ведра кипятка, за ним следовал его помощник с точно такими же для второй бочки. Плюхнув осторожно кипятку в чан Исаева, Осип помялся, но напоминать о вениках и всем положенном не стал, прошлый то раз его высокородие один был. А нынче притащил голытьбу с улицы. Студент ушлый попался, умял за двоих, вина выпил, да нынче разлегся в воде, словно уплатил за все. Осип нахлебников ох как не любил, а таких вот смазливых да красивых в особенности. Знаем мы, чем такие на обеды зарабатывали.
-Это фурако, Александр Дмитриевич, я, видите ли, не сторонник русской парной традиции,- губы под полотенцем дрогнули, Яков Васильевич живо нарисовал себе картинку из далекого детства. Он был мал, в деревне у тетки заплутал в березовой чаще, искали всем домом, с собаками. А ребенок возьми и усни на поляне с земляничным раздольем. Отходил его гувернер тогда березовым прутом, с позволения батюшки, да так, что у Яши на долго неприязнь с березкам осталась.
- Мысли будут не в порядке, если тело нуждается в чем-либо, - прибавил Исаев, пробуя уравновесить эти самые мысли. Но где уж там. Всякий раз Яков Васильевич натыкался в своем сознании на глаза василькового редкого цвета и на улыбку.
- Плотские желания в сублимации своей опасны, но в Японии люди подчиняют их разуму....купаются и подчиняют,-  коротко хохотнув, статский советник понял, что сморозил какую-то глупость, однако исправлять положение было слишком поздно. Мозг его расслабился, привычно следуя за телом, которое обрело негу.

+1

12

Неужель ты можешь не гореть
Тайным пламенем, тебе знакомым?

[indent] Я удивленно уставился на Якова Васильевича, стоило ему сказать, что по долгу службы доводилось читать мои произведения. Никакой рецензии он не дал, но сам факт его знакомства с моим творчеством был для меня поистине удивителен. Ах, как жаль, что господин Исаев не сказал хотя бы, понравилось ему или нет. А сам спросить я не решился, несмотря на то, что меня подмывало это сделать.
[indent] - Вы читали? Надо же... - только и сумел несмело пролепетать я, чувствуя, как румянец заливает мои щеки.
[indent] Появление банщиков ненадолго создало очередную неловкую паузу в нашем разговоре. Я стеснялся посторонних людей, а Яков Васильевич, видно, был сосредоточен на своей японской бане. Название бочки тут же вылетело у меня из головы, не успел господин следователь его произнести, а еще раз переспрашивать мне было неловко.
[indent] Осип, подливая кипятка в бочку, одарил меня таким взглядом, что я невольно поёжился, хоть вода и была горячей. Я знал такие взгляды. Так смотрят представители княжеских семей на менее высокородную публику. Так смотрят изнеженные барышни на грязных коров да свиней в деревне. Это называется презрение. Во взгляде банщика отчетливо читалось, что, если бы не Исаев, то он бы меня даже на порог своих бань никогда не пустил. Я отвернулся, чтобы больше не встречаться с ним взглядом. Может быть спокоен, больше я здесь и не появлюсь. Заведения подобного толка простому студенту действительно не по карману, и в этом Осип, разумеется, прав. Стало как-то обидно и совестно, что я отужинал и теперь купаюсь за чужой счет. Нестерпимо захотелось домой. Закрыться ото всех в своей старой съемной квартирке и сидеть на продавленном диване, обхватив себя руками за плечи. Или написать что-нибудь пронзительно печальное, если будет вдохновение. В голове в мгновение ока замелькали какие-то мысли об униженных и оскорбленных. Но, кажется, произведение с таким названием, уже существовало, да и тема была не нова.
[indent] Я тяжело вздохнул и это не ускользнуло от Якова Васильевича. Я понял это по его мгновенно напрягшимся плечам, которые до этого были расслабленно опущены и спокойны.
[indent] - Может быть, когда-нибудь я и напишу книгу, - наконец, заговорил я, когда банщик снова вышел, - Обещаю, что вам достанется сигнальный экземпляр раньше, чем озаботится Ефим Соломонович из пятой экспедиции.
[indent] Я улыбнулся еле заметно, но через мгновение снова погрустнел. Не хотелось оставаться должным господину Исаеву, который сегодня потратился вдвойне из-за моего присутствия. Конечно, я понимал, что Якову Васильевичу такие ужины по средствам в отличие от меня, и всё равно на душе неприятно скребли кошки, подталкиваемые взглядом недовольного банщика Осипа.
[indent] - А я не понравился вашему Осипу, Яков Васильевич, - после недолгой паузы сказал я, - Он на меня так смотрел, что я думал испепелит меня взглядом, неровен час, - я грустно усмехнулся, - Вы потом мне скажите, что я вам должен за сегодняшний ужин и за помывку. А то неправильно это как-то... Я же не голодранец какой-нибудь.
[indent] Я виновато потупился. Что-то мне подсказывало, что Яков Васильевич не будет в восторге от моей честности и альтруизма, поэтому я поспешил перевести разговор на более приятную ему тему.
[indent] - А вы откуда так много о Японии знаете? Неужто бывали там? - я посмотрел на Исаева открытыми удивленными глазами, - А я нигде дальше нашей Костромской губернии и не был, - я грустно вздохнул, -  Не считая Москву и Петербург, конечно. И то в Москве был лишь недолго проездом. А вы, наверное, много где бывали, Яков Васильевич?
[indent] Конечно, господин Исаев не обязан был мне докладываться о подробностях своей биографии да и задавать подобные вопросы было безусловной дерзостью с моей стороны. Но раз уж мы оба находились в такой неформальной обстановке да еще и в неглиже, я посчитал возможным спрашивать о том, что мне было интересно узнать у своего непосредственного начальника. Почему-то я чувствовал, что Яков Васильевич Исаев - человек с небезынтересной историей жизни и хороший собеседник, если только не вздумает вновь отшучиваться да отвечать на всё сарказмом, так что не поймешь, шутит он или говорит вполне серьезно.

Отредактировано Александр Адашев (29.01.2019 18:12:41)

+1

13

Когда то , давным- давно,  её звали Аглая Скворцова и жила она в деревне Андроновка, белошвейкой была знатной, обшивала всю деревню и дам из самой Москвы, содержала на свое нехитрое жалование бабку больную, мать и трех братьев -нахлебников. Красивая была Аглая, статная девка, с толстой цвета меди, косой и зелеными глазами, сбившего с пути верности не одно мужское сердце. Бывало и проезжие офицеры, барчуки и господа женатые заглядывались на труженицу, обещая увезти подальше из болотистых мест и непролазных лесов в какие то Кавказы, горы. Аглая смеялась задорно над незнакомыми названиями, любила звук французской речи и запах одеколону от заезжих кавалеров, но честь свою берегла, понимала, что все это проходящее, не хорошее. А потом враз все переменилось и мир сузился до шальных карих глаз. И не беда, что из соседней деревни и взбалмошный, баламут и гармошку любит, зато кудри смоляные, сила в руках и берет её, бесприданницу, без уговоров, по любви. Аглая дни до свадьбы считала, вздыхала украдкой, прогоняя думы о семье и матери. Как они тут без нее будут?  Не возьмешь в чужой дом такую обузу, четыре рта, пятый без зубов. А если дети народятся? Успокаивала себя и уверяла, что помогать будет, отсылать деньги и продукты, а там и братья подрастут уже. Вот и сваты и порога дороги топчут, а у Аглаи коллежский секретарь в сенях на коленях, в любви объясняется и живот свой толстый потирает с губами, выпрашивая поцелуя. В одночасье судьба Аглаи перевернулась, жениха за то, что ботагом секретаря гнал по всей деревне да топором угрожал, в ссылку отправили, а от любви чиновника и следа не осталось, одни угрозы. Аглая за судьбой своей, за женихом ринулась, перебивалась с воды на хлеб, потратила все сбережения на свадьбу, откупить хотела, да не вышло. Так с ним и расстались после суда, Аглая долго горевала, на обратную дорогу до деревни денег уж нет, да и нельзя ей обратно было. Позор такой, что вся деревня ходуном ходит, глухой вон и тот все знает. Так и попала Аглая в Петербург, где на улице ее приветила дама в вычурном наряде , напоила и впустила в дом. Дом в четыре этажа был и все квартиры меблированные, в подвале прачечная и кухня.
Это теперь она не Аглая, а Жюстина, но косы прежними остались, длинными и непослушными, клиентов завлекает ведь не только лицо. Дом этот ей достался, вместе со связями, прежние хозяева недальновидны были, а у Жюстин все пошло по накатанной, она и с полицией лично порешала, точнее с самим Исаевым. Помалкивают оба, как дело было, только Жюстин загадочно произносит что-то на французском о роком мужчине в ее судьбе и закуривает пахитоску.
Письма от нее всегда приходят на бумаге, пропитанной розовой водой, тонкий и искрящийся запах вульгарных девичьих грез. Яков Васильевич грезы отвергает, мечтам придается редко, да и пользы в содержании всегда больше, чем в обложке. По некоторому старому уговору дом на Литейном не трогает полиция. Дальше в этом устном обещании друг-другу было что-то еще, что Яков Васильевич упустил и нынче Жюстин упрекает его в этом каждый раз, когда видятся лично. В награду за столь пренебрежительное отношение к своим обязанностям Жюстин тщательно и скрупулезно собирает слухи, домыслы, разговоры и фразы, оброненные ее клиентами, а особые из них отсылает лично Исаеву. Не позабыв вложить в конверт лепестки сушеных роз. Придуманное общение не годится для важных, особо важных дел, которые Жюстин диктует лично статскому советнику в обстановке иного толка, чем кабинет дознавателя.
Осип только и подсмотрел, как в бочку упали сушеные лепестки алого цвета, не больше пяти штучек, придав мужскому банному делу оттенок бабской натуры. Плюнув украдкой, банщик пробубнил "А мылись бы как нормальные..что это за амурные дела", и ушел, по всему зная, что пора будить извозчика да полотенца готовить с горячими щипцами. Барин после таких конвертов срывался с места и мчался куда-то по темной ночи.
Пробежав взглядом по короткому посланию, Яков Васильевич покусал пальцы, полностью погружаясь в свои мысли, которые, словно те лепестки в горячей воде,  начали бродить по чистой глади водяной поверхности.
- Бывал...по долгу службы. Занятная страна, - не отрываясь от письма, хмурясь и кусая губы, Яков Васильевич уже толком и не вслушивался в Сашин рассказ. Минуты не прошло, как мужчина резко встал, словно те самые Костромские просторы решил покорить, выбрался ловко из сосуда с водой, изрядно наплескав и ничуть не смущаясь наготы, прошлепал быстрым шагом туда, где оставил одежду.
- Нужда и служба вынуждают, Александр Дмитриевич, вас оставить. Утром жду вас к допросной, а нынче свободны. На столе три рубля, на обратную дорогу,-  Осип подавал то теплые полотенца, то простыни, помогая вытираться и одеваться наскоро.При этом Яков Васильевич вновь стал обретать вид собранного, подтянутого господина, теряя в одночасье непринужденность и праздность. Схватив со стола кусок вяленого мяса, статский советник подставил шею под жесткий воротник, с которым банщик обращался довольно умело, закрепляя белое безобразие запонками.
- Не смотрите так, мы в своей профессии люди подневольные. Точнее и сам император-батюшка нам не указ, а вот уголовники и душегубцы диктуют свои правила,- выдохнув и затолкав рот еще и виноград с сыром, Исаев приосанился перед зеркалом, зачесал гребнем седые виски, поправил вновь смазанные бриллиантином усы, вздохнул напоследок над столом, но больше не решился ничего толкать в рот, да и был таков. Осип еще долго наводил марафет в предбаннике, расставлял стулья, вытирал полы, грязную посуду убирал.
- И так всегда...ни поесть толком, ни помыться. Ну-с? Писарчук, чего стоим? Или в прорубь без порток нырять задумали? Это мы мигом, для таких вот...нахлебников...скользким задом своим крутят..тьфу, прости Господи... выставить бы тебя в чем мать родила, отморозил бы себе всё, глядишь умнее стал бы, нехристь,- - Осип перекрестился, три рубля умыкнул своей широкой лапой, подумал тут же, рубль все таки оставил, опасаясь гнева Исаева, но мундир студента не чищенным оставил, как и ботинки, а заодно и икру красную унес с мясом да фруктовой корзинкой.
- Перебьетесь, на чужих харчах рыло умасливать..знаем мы таких!! громко хлопнув дверями, Осип пошел с криком по своим хозяйствам, раздавая указания и по что зря таская полотера-мальчишку за вихор.

Отредактировано Яков Исаев (23.01.2019 21:12:17)

+1

14

Жило
Робкое слово...
Оно было случайно обронено.
В испуге тотчас под диван
Забилось,
Где и забылось.

[indent] После ухода Якова Васильевича я вылетел из парной как пуля, неловко прикрываясь большим банным полотенцем под строгим и придирчивым взглядом Осипа. Оказывать такое же почтение, как и господину Исаеву, мне, разумеется, никто не собирался. Более того, стоило Якову Васильевичу покинуть бани Путиловых, как банщик обрушился на меня с многочисленными оскорблениями, кои не имели под собой никакой почвы, а от того звучали еще обиднее. Я чувствовал, как щеки мои густо заливает румянец, а уши горят. Внутри меня кипело возмущение, но я не смог даже раскрыть рта, чтобы возразить нахалу. Как ему вообще такая мерзость могла в голову прийти! Конечно, переехав в Петербург, я узнал и о... о таких юношах, к числу коих меня так безапелляционно причислил Осип.
[indent] Мысли об этом заставили меня передернуться. Это же... это же совсем гнусно и неправильно. Нет таких вещей в мире, что могли бы толкнуть меня на нечто подобное. Я бы лучше голодал и ночевал на улице, чем стал бы торговать собственным телом за деньги да еще и ублажать других мужчин. От последней мысли я мгновенно вспыхнул и, наскоро одевшись, даже толком не высушив волосы, поспешил выскочить на улицу без шапки и нараспашку. Ледяной ветер тут же забрался ко мне за ворот, пробирая до костей. Всё-таки недаром сегодня Крещение.
[indent] Я поозирался по сторонам в поисках извозчика, но в такой час трудно было раздобыть экипаж даже на Невском проспекте, не говоря уж о таком отдалении, как находились бани Путиловых. Посильнее запахнувшись в пальто, которое совсем не грело, и надвинув шапку на уши, я пешком побрел по заснеженной улице, даже точно не зная, в том ли направлении иду. К счастью, уже через пару минут меня окликнул появившийся из проулка извозчик на санях, застеленных овчиной. Мысленно поблагодарив Господа, я уселся в сани, укрываясь брошенной на сидение старой шубой, и назвал свой адрес. Ямщик прикрикнул на гнедую лошадь и та споро затрусила рысцой прочь от бань Путиловых.
[indent] Под мерное цоканье копыт и звук санных полозьев да непонятное мурлыканье извозчика себе под нос я вскоре задремал, согревшись под изрядно подпорченной молью шубой. Снилось мне что-то совершенно странное. Будто бы я в женском платье расхаживаю по Третьему отделению, прихожу в кабинет к Якову Васильевичу, а тот будто бы и не против и вроде всё так и должно быть. И как будто пишу я очередной протокол, а господин следователь манит меня к себе и велит на колени к нему сесть, а я (какое стыдобище!), словно только этого и ждал, сажусь и даже ухом не веду. А потом входит Осип, почему-то в мундире городового, смотрит на нас с Яковом Васильевичем, осуждающе качает головой и говорит: "Только и умеешь, что задом крутить, нехристь!"
[indent] От неожиданности я проснулся. На меня внимательно смотрели из-под густых бровей два черных глаза. Лошадь недовольно фыркала и била копытом об снег.
[indent] - Приехали, говорю, барин, - грозно пробасил ямщик, заставляя меня окончательно проснуться, - В порядке вы там что ли аль нет? Стонали чего-то... Не чахотка ли у вас часом, а?
[indent] Я замотал головой и поспешил выбраться из саней, сунув извозчику рубль, оставленный мне Яковом Васильевичем. Он что-то еще крикнул мне вслед, но я уже не слушал, убегая в ближайший переулок. До моей съемной квартиры нужно было пройти еще два квартала. Я побоялся, что до туда мне не хватит денег, поэтому попросил высадить меня пораньше. Тут не так уж далеко да и мысли проветрить мне не помешает.
[indent] Прибежав домой, я поспешил раздеться и тут же нырнул под одеяло, даже не помолившись перед сном. Идти на ночную службу в храм не было никакого желания, несмотря на святой праздник. Пусть запишут это в список моих грехов вместе с непотребными мыслями, к которым я вновь и вновь возвращался, стоило мне остаться наедине с самим собой. Я вспоминал странный сон, обидные слова банщика и думал только о том, что мне хочется провалиться под землю от всего этого, но еще больше от того, что в безрадостных мыслях моих то и дело мелькал образ расслабленного Якова Васильевича, мокрого, с взлохмаченными волосами и томно прикрытыми глазами. Глаза главного следователя беспокоили меня весь остаток крещенской ночи. Стоило мне попытаться уснуть, как мне тут же казалось, как Яков Васильевич смотрит на меня изучающе, как делал это в бане, смотрит и оценивает.
[indent] До утра меня бросало то в жар, то в холод. Я даже толком не мог бы сказать, спал ли этой ночью. Разбитый и невыспавшийся, я поднялся утром с постели и, даже не позавтракав, поспешил в Третье отделение. Если сегодня у нас будет очередной выезд на место преступления с кучей трупов и крови, то отсутствие завтрака даже к лучшему.
[indent] В здании оказалось на удивление тихо. Скорее всего все отмечали Крещение и получили официальный выходной. Но мне было дано ясное указание явиться утром к господину главному следователю. Собрав в канцелярии письменные принадлежности, я поднялся на третий этаж, на этот раз безошибочно найдя кабинет Исаева, и постучал в массивную дверь.
[indent] Сегодня, к счастью, обошлось без падений к ногам Якова Васильевича, за что я мысленно поблагодарил Бога. Господин следователь, как мне показалось, выглядел сегодня еще лучше, чем вчера. По крайней мере, судя по внешнему виду, его ночь прошла спокойно и не была такой бессонной, как моя. Я поздоровался и скромно присел в углу, ожидая дальнейших указаний. Однако, состояние у меня было совершенно нерабочее. Я никак не мог успокоиться и выкинуть из головы слова Осипа. Сердце в груди как-то особенно сильно колотилось, ладони потели, и я то и дело беспрестанно покусывал губы, которые наверняка уже успели приобрести алый оттенок.
[indent] - Сколько я должен вам за вчерашний ужин и купание? - не выдержав, всё же, наконец, заговорил я, - Не люблю быть кому-то должным. И не хочу, чтобы про меня думали, будто я... будто... - я перешел на шепот, отвернувшись и пряча от Исаева взгляд.
[indent] - Зачем вы меня туда притащили? - вдруг резко выпалил я, вновь глядя на следователя, - Посмеяться? Скажите, зачем? Он говорил мне такие мерзости... что... - я запнулся и опустил голову, тяжело дыша. В груди стало тесно от подступавших слез, и я поспешил отвернуться, чтобы не выглядеть перед Исаевым, как какая-то обиженная девица.

Отредактировано Александр Адашев (31.01.2019 18:31:54)

+1

15

Хотел было Яков Васильевич остановить разговорившегося не к месту нового писаря, даже широко глаза распахнул и моргнул два раза, сгоняя ступор, что овладел его телом от молодецкой прыти, да поздно. Из-за угла с книжным огромным шкафом, словно подручная циркача-фокусника, выплыла в облаке не самых дешевых духов рыжеволосая миловидная девица в вечернем, не к месту и времени, туалете, который вычурно выделялся своей ажурностью и красками. Завиток рыжего локона самовольно выбился из незамысловатой прически и пропал в глубинах декольте, как сам Исаев в собственном стыде от щекотливости ситуации.
- Так вот он каков...а ты говорил, молчалив и печален, как этот....как там его...,- тонкие пальчики в ажурных метенках пощелкали в пыльном воздухе казенного кабинета, где запах чернил и бумаги уже не ощущался из-за французских духов. Жюстин вспоминала причудливые имена плохо, но пообещала и книгу почитать и выучить пару стихов, слишком уж красиво все в устах Якова Васильевича звучало
- Б...байрон,- Яков Васильевич заерзал в рабочем кресле, словно не мебель то была, а сковорода раскаленная, опасаясь еще больше неловкости, чем уже случилась.
- А вы что? Тоже стихи пишете? пальчик выудил из декольте заплутавший локон и Исаев ощутил, как начинают полыхать маковым цветом кончики его ушей. Шурша юбками, Жюстин прошествовала ближе к внезапному гостю, который денег предлагал, не ей, что было очень обидно. Девушка смерила Исаева вопросительно-обвинительным взглядом, пытаясь понять, что такого главный следователь сделал для господина...Байрона, что тот сам пришел долг отдавать.
- Прости...те, вам не пора? - запнувшись и не определившись с обращением, Яков Васильевич углубился в спинку кресла, то ли спасаясь от взгляда Адашева, то ли выискивая себе опору в предстоящем нелегком деле. Жюстина передернула плечами, оправила складки платья, из которых выудила зеркальце, что служило честным судьей девушке. Красота ее несколько помялась, осыпалась пудра и размазалась немного помада, не мудрено, что молодой писарь так небрежно смотрел на нее.
- Ежели и его потащите, советую переодеть. В этом не пустят, как не умоляй,- громко хлопнув зеркальцем, резюмировала Жюстин, снисходительно осмотрев сразу двух кавалеров. Говорила она не привычно, набравшись от клиентов и культуры речи и оборотов словесных, пользовалась кокотка всем этим богатством как попало, то томно растягивая слова, как переходя на родное, тоскливое и далекое деревенское. И не разобрать было, играла Жюстин нынче выдуманную роль или на самом деле была простушкой, позабывшей манеры. Яков Васильевич достал из стола конверт, нетерпеливо шоркнул им по столу, желая поскорее расстаться и с содержимым и с гостьей, которая с легким французским "Мерси", забрала положенное и все таки не удержалась.
Собрала все свое обаяние в кулак, мило и невинно улыбнулась, заалели даже через слой пудры щеки, а в дыхании появился трепет.
-  Энкиду, ваш Гильгамеш слишком жесток, он сам спровадит вас в подземные миры и продаст химерам. И тогда вам никаких денег не хватит, чтобы выкупить вашу душу,-  тонкие пальцы Жюстин ловко прошлись по плечу, сгоняя невидимые соринки с мундира студента, девушка с видимым сожалением вздохнула и осторожно, почти по - матерински похлопала Сашу по груди. Тишину нарушил хруст ломающегося карандаша, Яков Васильевич хотел бы выругаться, но воспитание ограничивало словарный запас при дамах весьма. Поэтому и осталось что проводить Жюстин долгим холодным взглядом, а когда за юбками закрылась дверь, выдохнуть. Останки несчастного карандаша отправились в мусорное ведро, а сам Яков откинулся в кресле, словно с Жюстин разом ушел неведомый непосильный груз.
- Прошу простите меня, я не думал, что Вы ..так...,- улыбнувшись всей ситуации и двоякому положению, которое обрел в глазах сразу двух людей, пусть один из них и не был столь важен для Якова, мужчина потер переносицу пальцами, пробуя вернуть рациональность происходящему.
- У вас, Александр Дмитриевич, странная привычка, думать абсолютно не о тех вещах. Сколь много еще вам скажут гадостей в этой жизни. О,- Яков Васильевич где-то успел раздобыть сшитый по последней моде приталенный пиджак, сидевший на нем, как влитой и чистую кипельно-белую сорочку, белизна которой конкурировала со снегом за окном. Остывший кофейник рядом с тонкой папкой, на которой аккуратно было выведено "Дело об убийстве на Литейном" поблескивал мутным серебряным боком и свидетельствовал о раннем подъеме хозяина кабинета. Две фарфоровые кружки, одна с алым ободком и лист, полностью в пометках, сделанный господином Исаевым, вносили частичку жизни в почти всегда пустующий кабинет.
- А свободны ли вы нынче вечером? Обещаю, в бани вас не поведу. Но есть места куда интереснее. Дело наше обретает весьма щекотливый оборот. Убитая владела тремя ломбардами, вдова, замеченная в странной компании. Что вы там про жертвоприношения рассказывали?  как ни в чем не бывало, Яков Васильевич оправил тот самый новенький пиджак на себе, пригладил виски, уже тронутые сединами и вручил папку своему писарчуку.
- Не смотрите так на меня, мне Жюстин все рассказала,- моргнув для убедительности пару раз, Яков Васильевич смахнул с того же самого плеча Саши пылинку и пригласил выйти из кабинета.

+1

16

... Вы краснеете, это черта прекрасного сердца.

[indent] Весь запал мой, подогреваемый нескончаемым роем ночных мыслей, мгновенно иссяк, и теперь я изумленно смотрел на ярко и вычурно одетую женщину, даже в какой-то миг обнаружив, что стою с открытым ртом, что было, разумеется, крайне неприличным, и в любой другой ситуации заставило бы меня сгореть со стыда. Впрочем, от меня не ускользнуло, что и Яков васильевич был изрядно смущен. Я даже мысленно позлорадствовал, что не одному мне вечно краснеть в этом кабинете. Впрочем, на место таких недостойных дворянина мыслей тут же пришли другие, о том, что мое появление в кабинете главного следователя было крайне неуместным, и что я мог бы для начала хотя бы испросить разрешения у господина Исаева, прежде чем врываться и устраивать истерики.
[indent] Женщина же на прощание наговорила всяких непонятных вещей и удалилась, обдав меня шлейфом из удушливого аромата дорогих духов. В роде занятий этой особы сомневаться не приходилось, но никогда прежде мне не доводилось видеть представительниц древнейшей профессии так близко. К тому же гостья Якова Васильевича мало походила на девиц, зазывающих мужчин в известные заведения на Литейном. К тем иной раз захаживали, по их же словам, и мои приятели-студенты, а на женщин вроде этой мадам у них денег не хватало. Но, видно, хватало у господина Исаева. В сущности это было совершенно не мое дело, чем тут занимались господин главный следователь и эта... Я брезгливо поморщился и стиснул кулаки от злости. Неведомое доселе чувство охватило всё мое существо в этот миг. Отчего-то мне было неприятно видеть Якова Васильевича в компании этой женщины. Не то, чтобы я был наивным богобоязненным мальчиком, совсем уж строгих нравов (хотя таким я по сути и был), но мысль, что господин Исаев не просто разговоры разговаривал с этой кокоткой, почему-то приводила меня в бешенство.
[indent] Пораженный собственной реакцией. я какое-то время молчал, потупив взор, чтобы не сболтнуть лишнего, потому как ситуация была и без того весьма щекотливой. Яков Васильевич же крайне быстро пришел в себя после ухода гостьи, и уже через мгновение от не ускользнувшего от моего взора волнения не осталось и следа. Снова этот чуть насмешливый взгляд почти черных глаз, эта играющая на губах ухмылка. Казалось, что Якова Васильевича создавшаяся неловкая ситуация ни капли не смутила. А, впрочем, что могло его смущать? Он находился в своем собственном кабинете и был волен принимать там, кого пожелает, и отчитываться ни перед кем не был обязан. Особенно перед мальчишкой вроде меня.
[indent] - В-вечером? - на всякий случай переспросил я, вновь обретая способность к членораздельной речи, - Кажется, да, свободен. Вы вновь хотите взять меня с собой?
[indent] С одной стороны, перспектива отправиться куда-то вдвоем с господином Исаевым меня чрезвычайно радовала. Практика становилась таким образом не такой уж скучной и бессмысленной. С другой стороны, мне совершенно не хотелось вновь быть чем-то обязанным Якову Васильевичу. Случай в путиловских банях всё еще больно колол по моему самолюбию. А ну как господин следователь снова бросит меня в каком-то шикарном месте. Опять выслушивать всякие мерзости от банщиков, официантов, извозчиков... Я поежился, представив подобного рода перспективы. Но природное любопытство всё же брало верх над столь же природной нерешительностью. Что там какие-то обидные колкости от мужиков, когда можно стать сопричастным настоящему приключению! Мне определенно хотелось ехать с Яковом Васильевичем, куда бы он ни сказал. Было, правда, одно "но", которое я тут же поспешил и озвучить Исаеву.
[indent] - Яков Васильевич, - я помялся, направляясь к выходу вместе с главным следователем, - А эта ваша...эмм... знакомая... Что она имела в виду, когда говорила, что меня нужно переодеть? - я остановился, внимательно глядя на Исаева, - Я понимаю, что мне далеко до такого... франта, как вы, Яков Васильевич, но, признаться... - я помялся, кусая пересохшие и потрескавшиеся от мороза губы до крови, - Если... если это какое-то шикарное место, то я... то у меня... - я поймал себя на том, как нервно заламываю пальцы, - В общем, у меня, должно быть, нет подходящего для таких заведений платья, Яков Васильевич.
[indent] Я выдохнул, одновременно и радуясь тому, что сумел всё это сказать господину старшему следователю, и огорчаясь, что, скорее всего, теперь Яков Васильевич никуда меня с собой не возьмет.
[indent] - А что за странная компания? - вдруг спросил я, припоминая, о чем говорил господин Исаев, - Жертвоприношения... Что жертвоприношения? - я задумчиво потер переносицу, - А, жертвоприношения! Так вы же всё равно, Яков Васильевич, это глупостью считаете, - отмахнулся я, обиженно закусив губу, - Я читал, что лет двадцать назад были зверские убийства, похожие на наше, а, может, и того хуже. Но, правда, далеко, в Малороссии. Убийц так и не нашли. Местный люд, конечно, на нечисть всякую пенял, как водится. Но вы, я так понимаю, в нечисть не слишком верите? - я еле заметно улыбнулся, - Ну, вот. А по другой версии, речь шла о каком-то древнем культе, где как раз и практиковались такие страшные изуверства. Но вряд ли это дело имеет отношение к нашему, правда? Тем более, что там на местах убийств находили символы, начертанные человеческой кровью. А у нас же никаких символов не было... Вроде... - я замолчав, смутившись от своей внезапной разговорчивости и новых попыток поиграть в сыщика к радости Якова Васильевича, которого мои жалкие потуги на следовательском поприще только забавляли, кажется. На всякий случай я решил впредь держать язык за зубами и не говорить, покуда меня не спрашивали.

+1

17

[indent] Воцарилось неловкое, столь не любимое Яковом Васильевичем молчание, которое не в чести было нынче во всех салонах. Неясно было, что говорить и куда при этом смотреть, да и мысли, будучи выстроенные аккуратной стопкой, нынче разбрелись. Женский пол, будь он воспеваем и дальше всеми поэтами мира, имел на Яшу влияние примерзкое, делая нижайшим рабом перед всякими бытовыми трудностями и лишая всякого разума. Впрочем, не только его, отметил про себя советник, с толикой эгоизма отмечая за другими данную оказию. Разве что Адашев в силу молодости своих лет и телесных первооткрытий, должно быть не познал еще грешного пламени страсти. Невольно ударившись в литературные измышления, советник и не подметил, как молчание затянулось, а вопрос повис в воздухе, что аромат духов Жюстин.
- Хочу? Что за вздор? Обязан, поскольку в силу обстоятельств, давлеющих над моими принципами, в одиночку туда не пройти-с. А искать пару за столь короткие сроки и легкомысленно обрекать себя на провал - не рационально, - в комнате не стало жарче, но что-то невидимое перешло в иной режим работы, планиды сошлись со звездными телами и вот уже Исаев обрел прежнее свое состояние гончего пса. Ищейка с азартом во взгляде и живостью движений, учуявший ни много ни мало, а хорошую охоту. Расчетливый и логический склад ума Якова Васильевича уже аршинными шагами скакал на перед, опережая события, но уточняя и запоминая малейшие детали предстоящей операции.
- Каким оружием вы владеете, Александр Дмитриевич? - хотелось спросить еще о рукопашном бое, каноны которого урывками и скупо проникали в Россию из Японии. Ох уж эта восточная бескрайняя отчужденность и консерватизм, запирающий на семь замков не только страну, но и разум. Обязательно следовало свозить Адашева в Японию, расширить его кругозор и показать мир с иной, той стороны, которая казалось Якову Васильевичу образчиком некоего традицивизма. Слово это он исковеркал напрочь, но иных понятий сюда не подходило.
Лакей, явившийся шустро и почти незаметно, принес безупречно чистое пальто алого цвета с каракулевой опушкой и цилиндр с перчатками, скрипнув старческим голосом, что на улице "нынче морозит, Яков Васильевич". Сам владелец вызывающего для Петербурга пальто и модно цилиндра с тростью на сетование только потер руки, словно морозить начинало в самом следователе, но больше ни каких распоряжений не выдал, кроме короткого " Не ждать до утра". За этим диалог верного слуги и господина окончился, и Яков Васильевич вернулся к неуверенному поверенному, который нынче отчего то растерял и дар речи.
- Отдайте все бумаги Луке Владимировичу, утром допишите свои отчеты. А что папенька? Не помогает нам? - без всякого стеснения Яков выдал своим вопросом тот факт, что давно изучил личное дело практиканта. Не далее, как нынче утром, в надежде найти зерно отваги и аналитического мышления в скупых записях и характеристиках. Если со вторым еще как то укладывалось, то с первым, а точнее отсутствием этого зерна, пришлось смирится. Взращивает Россия на почве поклонения единому идолу слепых рабов, не обучая вовсе самостоятельности, а пары чиновничьей машины отравляют ростки всякого инакомыслия. Вздохнув о чем-то своем и потаенном, Яков Васильевич вернулся мыслями к нищему образчику студента Санкт-Петербурга, столицы Российской Империи, обошел его не притязательное тело с видом человека знающего, примерился к росту и ширине плеч, пока тот что-то бормотал о платье.
- Мы ввергаемся в самые глубины тайн этого города, мой друг, как чистильщик в отхожие места. И одному Богу известно, останемся ли живы -задумчиво проговорил Яша, цепко ухватившись за плечо юноши и поворачивая его туда-сюда. Лицо его при этом лишилось всякой ироничной улыбки и глаза смотрели трезвой серьезностью. Не шутил Яков Васильевич и был предельно откровенен со своим избранником.
- Мы, друг мой, живем во времени, где всему необъяснимому приписывают либо божественное провидение, либо проделки дьявола. Человеческая натура бежит от неясного, отринув логику и науку, к мистицизму и легкому спасению. Тем быстрее сей бег, тем проще совершать злодеяния. Наша задача если не повернуть сие вспять, то притормозить стремительное движение,- постучав железным концом трости у ботинок Александра Дмитриевича, негласно выражая тем самым полное неудовлетворение осмотренным, включая обувь помощника, Исаев небрежно смахнул со стола папку с делом, собирая все в охапку и указал подчиненному на выход.
- Отобедаем по дороге. Нет ничего прекраснее сытного обеда перед смертельной опасностью, верно?  Нынче же задача стоит не из легких- выбрать вам одежды, в которых всякий малый подвиг на пользу Отечества, будет сродни подвигу П..прометея,- не упустив возможности Яков Васильевич ошарил свободной рукой тело юноши, не из личных побуждений, а в пользу дела. Стоило признать, что и сам он мало представлял себе пикантность ситуации, в которую толкал бедного Адашева, но, к стыду своему, азарт просыпался в Исаеве подобно Визувию.
[indent] На выходе их ждал экипаж, запряженным сытыми лошадьми и не менее сытым кучером, что говорило о дальней поездке. Что нам Петербург, с его заснеженными и тускло освещенными улицами? Нам подавай просторы соседних деревень и усадеб с непролазной дорогой.  Затолкав Адашева в недра отапливаемого легковесного вместилища, Яков Васильевич  приказал направится сначала к магазину купца Мезинцева, что за Невой, а после по известному пути. Экипаж тронулся быстро, под понукание кучера за короткий срок добрались до магазина с одеждами, хотя сам Яков Васильевич пренебрегал данным обществом, пользуясь услугами портных.
- Все траты, вольные и не вольные, спишутся в казну, равно по вашим заслугам и награждению, в том числе и денежному. Я распорядился, - не принимая возражений, Яков Васильевич буквально силком вытолкал из повозки юношу, который, может и страдал еще альтруизмом и моралью, да этих двух слагающих не примут к оплате. Подтолкнув для пущей острастки в спину тростью, Исаев с видом хозяина зашел и в магазин, царство мужской одежды. Кто же знал, что юность нынче столь нескладна и тонкокостна, тоща и маложильна. И фраки все висели на Адашеве, что на вешалке, превращая в нелепость образчик будущего русской юриспруденции. Исаев только морщился, просил то подогнуть рукава, то заузить в талии, то придирчиво осматривая и ощупывая ткань, словно разбирался в данном вопросе не хуже самого хозяина магазина. Пока ждали, когда ушьют сюртук да подошьют манжеты, пока отглаживали и приводили к порядку воротники, Яков Васильевич умял три чашки кофе с яблочным джемом, за счет любезного продавца. Зато выглядеть стал Адашев в строгом и дорогом костюме восхитительно, все равно, что обертка на шоколадке. Исаев предусмотрительно прикрыл рот юноше ладонью, то ли в шутку, то ли всерьез провозглашая:
- За сим, любезный Александр Дмитриевич, много не ешьте и громко не кричите. Пуговки, что сдерживают английский батист на рубахе, поехать могут в самый неугодный момент,- усмехнувшись, Исаев все тем же манером вытолкал из лавки модного нынче франта, не без удовольствия отметив, что врожденное дворянство пригодилось и Адашев держит спину ровно, а манерность сама вот вот проснется.
Повозка вновь тронулась, уже в дальний путь, а солнце только только насаживалось на кресты пролетающих мимо церквей и храмов. Близился полдень и друзья должны были успеть.
- Завидую я вам, Александр Дмитриевич, видит Бог, как сильно. Познания ваши в столь деликатном деле, как плотские утехи и радости телесного наслаждения, нынче обогатятся. Но хочу вас предупредить, что бы вам нынче не встретилось и что бы вы нынче не свершали, не выдайте ни словом, ни жестом свою причастность к органам власти. Так или иначе, невинность души и тела не спрятать ни под каким масками, но это может сыграть нам на руку. Молчите, когда вас не спрашивают на прямую, а лучше...молчите вовсе,- порывшись в огромном саквояже, который был припрятан в недрах экипажа и извлечен на свет в первые минуты пути, Исаев достал две маски, полностью скрывающие лица. Одна была алого цвета, вторая черного.

Отредактировано Яков Исаев (05.01.2020 12:08:34)

+1

18

[indent] Яков Васильевич вертел меня как тряпичную куклу, поворачивая то в профиль, то в анфас, заставляя расправить плечи, приподнять подбородок, а теперь немного наклониться в бок... Я только успевал вертеться, как вошь на гребешке, параллельно отвечая на вопросы господина Исаева. Нет, оружием никаким не владею. Отец помогает, но что с того толку, если присланных денег едва-едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Жизнь в столице нынче дорогая. Впрочем, почем Якову Васильевичу это знать, он-то в средствах, судя по всему, никогда не нуждался.
[indent] Идея вновь принимать какие-то подарки от господина старшего следователя, пусть и на благо отечества, как он сам меня заверил, мне не понравилась изначально. А уж когда мы оказались в дорогом магазине мужской одежды, то я и вовсе отчаянно запротестовал, норовя позорно ретироваться к выходу и сбежать. Но Яков Васильевич предусмотрительно подпихнул меня тростью вперед, таким образом перекрывая все пути к отступлению. Оставалось смириться и позволить владельцу этой лавки облачать меня во всевозможные новомодные платья. Яков же Васильевич тем временем расположился на удобном диване, обитом зеленой тафтой, откуда жестами или выражением лица выражал свое отношение к тому, что представало перед его глазами. А зрелище было, я вам скажу, то еще. Сперва владелец лавки придирчиво осмотрел меня со всех сторон, подобно тому, как это еще в канцелярии проделал сам господин Исаев, потом что-то недовольно буркнул себе под нос и распорядился что-то принести со склада. Началась бесконечная, как мне показалось, вереница сюртуков и фраков, брюк и туфель, сорочек из тончайшего шелка и батиста. Я только успевал поднимать руки, расставлять ноги, поворачивать голову... Подмастерья копошились возле меня, как муравьи в муравейнике. Господин следователь хмурился, говорил, что это не то, и отмахивался от очередного моего образа как черт от ладана. Я и сам понимал, что не то. Вот если бы все эти наряды надеть на самого Якова Васильевича, то ему бы непременно они подошли. Начальник мой был не только внешне хорош собою, несмотря на не юные уже годы, но и поразительно хорошо сложен. Такого, что в сюртук, что в рубаху холщовую наряди - всё ладно будет.
[indent] Наконец, после двухчасовых мытарств Яков Васильевич одобрительно кивнул, видимо, удовлетворенный моим внешним видом. Владелец магазина, изрядно взопревший за это время, счастливо улыбнулся, что сумел угодить такому большому человеку, как господин Исаев, и притащил большое напольное зеркало, что показывало вид в полный рост. Я подошел ближе, желая рассмотреть себя, и едва не обомлел. Из серебристой зеркальной глади на меня смотрел совершенно незнакомый юноша. Вроде бы и было что-то в его облике, отдаленно напоминающее мой образ, но это точно был не я. Тот молодой человек казался выше, стройнее, костюм на нем сидел как влитой, и я бы даже осмелился сказать, что этот юноша был очень недурен собой.
[indent] - Надо же, чудеса какие... А ведь всего лишь переоделся... - еле слышно пробормотал я, всё еще вертясь перед зеркалом и с интересом рассматривая себя.
[indent] Расплатившись с хозяином лавки за моё новое платье, мы поспешили отобедать в известной ресторации, потому как Яков Петрович на голодный желудок никаких подвигов на благо Отечества совершать не хотел, а после двинулись в то самое таинственное место, о котором вскользь упомянул господин следователь. Что это за место, куда пускают только парами и в масках, я понятия не имел, но понимал, что явно ничего подобного ранее мне видеть не доводилось.
[indent] - В смысле, п-плотские утехи? - резко спросил я, когда легковесный экипаж уже во всю мчал нас к таинственному клубу, постепенно выплывая из каких-то своих мечтаний, сопровождающихся поглаживанием дорогой ткани на брюках, - Куда мы едем-то?
[indent] Впрочем, Яков Васильевич одарил меня таким взглядом, что дальнейшие вопросы попросту застряли в горле, так и оставшись неозвученными. В конце концов, я же хотел подвигов и приключений? Тогда не стоит и жаловаться. Я боязливо протянул руку, выбрав маску черного цвета с шелковой лентой и золотистыми узорами. Что-то подсказывало, что Яков Васильевич сегодня втравит меня в какую-нибудь авантюру. Более того, уже втравил! А я, молодой болван, одновременно жуть, как напуган, но в то же время очень хочу поскорее прикоснуться к ожидающей нас тайне.
[indent] Мы ехали долго. По крайней мере особняки, которые мелькали за окном экипажа, уже скоро стали мне совершенно незнакомы. На улице было поразительно тихо и безлюдно. Даже одинокие крики извозчика не доносились до моего слуха. Внутри экипажа тоже постепенно воцарилось молчание. Яков Васильевич был, кажется, погружен в свои мысли и очень сосредоточен, а я не решался лишний раз подавать голос. Лошади, меж тем, постепенно замедлили свой бег и вскоре встали возле большого трехэтажного особняка - единственного дома на всей улице, где по моим наблюдениям горел свет.
[indent] Мы выбрались из экипажа, господин Исаев что-то тихо сказал кучеру и, подтолкнув меня, отправился прямиком к дому по заснеженной дорожке. Я спохватился и поспешил нагнать Якова васильевича, стараясь идти с ним в ногу, что было крайне проблематично из-за нечищенного снега. Мы остановились возле массивной дубовой двери, и господин следователь с силой несколько раз ударил кулаком по окрашенному дереву.
[indent] - Как мне вести себя? - еле слышно прошептал я, нервно поправляя надетую маску.
[indent] Какое-то время ничего не происходило, но вдруг дверь приоткрылась и перед нами возник высокий мужчина (в этом сомнений не было) в маске с вороньим клювом. Поочередно оглядев непрошенных гостей, он не спешил пускать нас внутрь особняка.
[indent] - Пароль? - донесся глухой низкий голос из-под маски.
[indent] Я нервно сглотнул и с надеждой посмотрел на Якова Васильевича.

+1

19

[indent] Всю дорогу до цели Яков молчал, сила мысли преобладала над пустым желанием побеседовать, да и после сытного обеда тянуло в сон. Исаев прикрыл глаза, обращая свое внутренне сосредоточение к картинкам прошлого, что касались расследуемого дела. Полиция нынче имела скверные факты на руках, а если быть точнее: труп вдовствующей владелицы трех ломбардов, при жизни у которой во врагах ходил каждый второй задолжавший. Ко всему прочему вдовушка повадилась посещать сомнительное заведение на окраине Санкт-Петербурга, где о ее личности могли узнать по случайному стечению обстоятельств. Пока полиция трясла всех должников вдовы, Яков Васильевич взял на себя смелость пуститься по сомнительному следу, на который навела его Жюстин, признавшая во вдове посетительницу тайного клуба. Тут гордость матерого сыщика презрительно завыла побитой собакой. Адашев юнец, что с него взять, сидит и помалкивает, вопросов не задает. А ну как заговорят в кулуарах о стареющем Исаеве, упустившим среди столичной круговерти образование столь злачного места. И покатится Яков Васильевич по служебной лестнице кубарем, станет в один миг неугодным царевым людям. Скверно, слишком скверно, чтобы переваривать все на голодный желудок. Одна отрада, поместье это находилось не в городе вовсе, почитай как сто верст отмахали, пока добрались, но оправдание это изжогой пошло к горлу Яши, все не то, да не так. Поерзав в тепле возка, главный следователь убедился, что его спутник все так же ладно выглядит и весьма не дурен собой, а значит их партнерство не вызовет вопросов.
[indent] Пока к усадьбе заворачивали, Яков смотрел на темноту за окошками возка, вглядывался в очертания сада, дома и флигелька, пристроенного столь небрежно и наспех, словно не по приказу добропорядочного хозяина дома. Огни горели на всех этажах, даже чердачные окошки поблескивали мутным желтым светом. Из труб валил густой белый дым, но  черного входа в усадьбу Яков не приметил. Может и не было его вовсе?
- Экзистенциальное блаженство,-  глухо произнес Яков Васильевич, притягивая к себе то самое "блаженство", которое суетливо озиралось по сторонам. Вот к чему приводит поспешность и невразумительные планы, задумался Исаев, когда их все таки впустили в теплый холл с рогами всех мастей по стенам. Неуютно ощетинившийся дом словно был не рад новоиспеченным членам. Яков протянул невзрачную шерстяную накидку, купленную в том же магазине, что и фрак Адашева, подоспевшему слуге в маске и резко притянул к себе за локоть юношу.
- А выход то из домика один. Вы как? Не разучились по окнам карабкаться? - истинна та мысль, которая приходит первой в чертоги разума. А оная посетила Якова еще ранним утром, что де следовало идти одному, пусть даже и пускали в эту обитель разврата исключительно парами. Перехватив бокал с шампанским с подноса, Исаев сделал два глубоких глотка и ступил на тропу воина. За широкими резными дверями обнаружилась круглая зала, окна которой были плотно задрапированы причудливыми шторами, а свечей тут было ровно столько, чтобы не спотыкаться в полумраке. Глаза быстро привыкли к причудливому переплясу теней, от сладковатого дыма зачесались ноздри, а где-то в груди неспокойно екнуло при виде всей картины, что открылась гостям. В центре залы особым образом были расставлены свечи и пол был осыпан чем то белым, рисующим на дорогом ковре какой-то знак. Яков наступил на белое, порушив четкость рисунка и присмотрелся. Мел. Гостей, скопившихся в круглой зале стало прибавляться, теснота вынудила Яшу прильнуть к Адашеву плотнее, чем позволяли рамки приличия, но иначе оба оказались бы разделены тучной дамой в зеленой маске с перьями и ее спутником. Толпа обступала намеченный круг, словно сцену, на которой вот -вот начнется представление. В нетерпении и сладком томлении предстоящего кто-то уже отбросил все предрассудки, предаваясь инстинкту плоти тут же, на диванчиках вдоль стен. Стоны и вскрики переходили в шлепки и стенания, то тут то там смешивающиеся к криками боли.  Возбуждение передавалось по невидимой цепочки, ослабляя оковы приличий, люди в масках прекращали боятся и поддавались желаниям, без зазрения совести целуясь и залезая под подолы первых попавшихся женщин. Яков зажмурился, ожидая чего угодно, но только не всеобщей оргии, в которой невольно был вынужден принять участие. Ладно, он, но Адашева то куда пристроить в этой круговерти?
- Не стойте, как истукан,- ляпнул Яков Васильевич не своим голосом и притянул Адашева к себе, расчетливо прицелившись в губы своего своего помощника. Мысль быть раскрытым подстегивала к действию, Яков Васильевич затолкал в рот студента свой язык, пробираясь все глубже и играя в страсть. Вне всякого сомнения, после Адашев потребует сатисфакции, но только бы не сейчас.
- П..простите,- шепнул запыхавшийся Исаев, едва смог оторваться от губ, которые показались ему такими мягкими и податливыми, что все нутро сжалось в немыслимую крупицу. Если судьбе будет угодно, то Исаев умрет почти счастливым юнцом, испившим из этого источника единолично.
Тем временем в центр вышли четверо обнаженных фигур в масках. Двое мужчин и две женщины несли в руках свечи и читали себе под нос невнятные слова, больше похожие на бормотание. Гомон в зале поутих, но напряжение в воздухе давило все сильнее, духота становилась не выносимой. От свечного угара и испарений в кадильнице голова превращалась в заливное, Яков Васильевич и хотел бы соображать более резво, но куда там. Мысли потекли в другом русле, сосредоточившись на телах.
- Сегодня мы приносим новую дань... заговорил знакомым голосом толстенький человек в маске и красном балахоне. Для особой атмосферы человек этот переходил на шепот, пока Яков Васильевич все гадал, где же он слышал этот тембр и это едва уловимое картавое "р". В центре залы тем временем пары ласкать друг друга, медленно и красиво.
-никто не уйдет не помеченным Силами...разоблачайтесь, братья и сестры! - Исаев с удовольствием бы стащил не только дурацкую маску, мешающую дышать, но все прочее, но не нынче.

Отредактировано Яков Исаев (08.01.2020 19:35:54)

+1

20

[indent] Не знаю, что именно я ожидал увидеть, переступая порог этого таинственного дома, но уж точно не открывшуюся нашим глазам картину. Яков Васильевич, крепко ухватив меня за локоть, потащил в довольно просторную, но душную гостиную, в которой к тому моменту было уже достаточно много людей. Разумеется, все они были в масках. Стоило глазам моми немного попривыкнуть к полумраку, как я едва не вскрикнул от неожиданности и теснее прижался к своему спутнику, испуганно пытаясь разглядеть его выражение лица под маской. Но, как и следовало ожидать, разобрать по лицу господина следователя ничего было нельзя, и для меня так и осталось загадкой, удивлен ли он, как и я, увиденным или и рассчитывал на нечто подобное, когда тащил меня за собой в таинственный особняк.
[indent] Очень хотелось зажмуриться и не смотреть, но, во-первых, я не мог подвести господина Исаева, а, во-вторых, верх брало природное юношеское любопытство. Но открывшаяся передо мною картина потрясала. Мужчины и женщины без стеснения ласкали друг друга прямо на глазах у других гостей, и всеми это воспринималось как должное. И ладно бы только мужчины и женщины! Я разглядел среди гостей юношей вроде меня, которые охотно предавались любовным утехам с другими мужчинами.
[indent] Я шумно сглотнул, изо всех сил борясь с желанием перекреститься. Вот он, Соддом и Гоморра, в одном месте разом. Осталось дождаться, пока Всевышний поразит огненным мечом всех этих нечистивцев. Но то ли у Господа были сегодня другие планы, то ли где-то были грешники и пострашнее тех, что окружали нас с Яковом Васильевичем в этой комнате, как бы то ни было, геенна огненная не разверзлась, чтобы поглотить всех гостей этого дома.
[indent] Пока я ошалело разглядывал всё происходящее, господин следователь что-то прошептал мне на ухо и, прежде чем я успел понять что, резко притянул меня к себе, обжигая мои губы настойчивым поцелуем. Из легких вдруг как-то разом выбило весь воздух. От неожиданности я даже не успел запротестовать или оттолкнуть его, и очнулся, лишь когда всё уже было кончено. Изумленно уставившись на Якова Васильевича, я услышал еле слышное "простите" и хотел было возмутиться - надо же и господин Исаев туда же! - но вовремя одумался. Во-первых, Яков Васильевич, конечно же, сделал это не ради злого умысла, а исключительно для пользы расследования. Во-вторых, ну, откуда ему было знать, что прежде мне целоваться ни с кем не доводилось, и кто бы мог подумать, что первый поцелуй мой будет вот таким. Нет, целовался Яков Васильевич просто превосходно, насколько я вообще мог понимать хоть что-то в поцелуях, не имея в этом деле ни малейшего опыта. На мгновение мне даже стало обидно, что поцелуй не продлился подольше. Ведь для пользы дела же, а не удовольствия ради.
[indent] Пока я путался в своих мыслях и неведомых доселе ощущениях, в центре гостиной начало что-то происходить, и я был вынужден устремить свое внимание туда. Обнаженные мужчины и женщины шептали какую-то тарабарщину, устанавливая принесенные свечи по углам причудливого рисунка, начертанного мелом на дорогом ковре. Происходящее напоминало какой-то дешевый фарс. О чем они говорят? Дань? Силы? Нелепость какая-то...А, впрочем, в голове с каждой минутой становилось как-то подозрительно ясно, а на душе весело. Я повернулся к Якову Васильевичу, который, кажется, разделял мое состояние, и улыбнулся ему. Что они там говорят? Разоблачаться? Нам тоже надо, да? Что ж, если Яков меня разденет, то я уже, кажется, не против... Только голова кружится...
[indent] - Вы не одолжите мне вашего прекрасного спутника ненадолго? - неожиданно донеслось откуда-то сбоку. Я быстро повернулся к источнику звука. Им оказался высокий статный мужчина в причудливой маске, состоящей из двух половинок - черного и белого цвета. Его рука, на мгновение замерев в воздухе, словно испрашивая разрешения, легко коснулась моего плеча, а на неприкрытых маской губах заиграла улыбка.
[indent] - Грех не поделиться таким сокровищем, правда? - вновь заговорил незнакомец, обращаясь к Якову, - Вы впервые у нас? А, впрочем, - мужчина вновь улыбнулся, - В нашем Эдеме мы не используем имен... Пойдемте со мной, здесь для вас не будет ничего интересного, - незнакомец пренебрежительно махнул рукой в сторону центра гостиной, - Особенных гостей, - он сделал ударение на слове "особенный", - Мы принимаем на втором этаже.
[indent] Я почувствовал, как сердце испуганно трепещет у меня в груди, и сильнее прижался к Якову Васильевичу, изо всех сил вцепившись в его руку и переплетая наши пальцы. Что этот мужчина имел в виду, когда говорил, что хочет одолжить меня ненадолго? Наверняка ничего хорошего, судя по его плотоядной улыбочке. Ведь Яков Васильевич не бросит меня здесь одного, правда? Я усиленно замотал головой, молча протестуя, чтобы меня куда-либо уводили от господина старшего следователя.
[indent] - Ах, какие волшебные голубые глаза! - тем временем продолжал восхищаться незнакомец, - Не думал, что такие еще бывают. Такие... невинные... - вновь эта хищная улыбочка, - Большая удача, что вы посетили нас сегодня. Мы будем счастливы просто полюбоваться на вас с вашим спутником. Пойдемте.
[indent] Незнакомец кивнул в сторону лестницы, ведущей на второй этаж, приглашая следовать за ним. Я чуть качнулся, привалившись к плечу Якова и жарко зашептал ему на ухо:
[indent] - Нам нужно идти, да? Только не бросайте меня с этими, умоляю вас...
[indent] - Идемте! - еще раз настойчиво позвал таинственный незнакомец в черно-белой маске. Медлить и дальше было бы, как минимум, подозрительным, и это было понятно даже мне.

+1

21

За спрос денег не берут, Яков Васильевич и не спрашивал, делая вид, что не слышит, а может и вправду, не сразу расслышал вопрос человека в маске. Все же не на прогулку явились, Адашев молод, что с неопытного взять, а вот со старика Исаева еще спросят по всей строгости. Глаз Якова Васильевича наметанными аршинами уже во всю комнату рассматривал и запоминал детали, выискивал в памяти что-то, с чем можно сравнить увиденное. Один хромал по старости и явно в прошлом имел ранение, а вот та пышногрудая мадам, ласкающая двух девиц жутко картавила, прямо как графиня Черкасова. От нащупанной нити, тянувшейся к личности хотя бы одной незнакомки его отвлек голос Адашева, которому и говорить то запрещено было. Чего же ему неймется?
Яков Васильевич осмотрел сквозь прорези маски причину паники Адашева, причина была высокого роста, широка в плечах, но вместе с тем обладал какой-то природной емкостью и текучестью, вон как гладко рукой машет и на второй этаж зовет.
- Так и любуйтесь, любезный друг, но извольте не трогать, - не скрывая раздражения, Яков Васильевич выдернул из цепких рук своего помощника, который от страха не то стыд потерял, не то разум. Продиктовав себе первым же пунктом ввести в воспитательную беседу тему о вредном влиянии чувств над рациональным, Исаев присовокупил бы к своему диспуту пару подзатыльником для таких вот юношей, ввергающих себя в грешное без оглядки.
Лестницы на второй этаж были широкими, только ковры тут кончались, а воздух свежее казался. С балкончика следователь подметил, как толпа гостей словно раскачивается в зомбическом танце, непристойно-откровенном и манящем одновременно. Их провожатый не проронил больше не слова, все шел мимо дверей, по полумрачному коридору, поминутно оглядываясь. Яков уже и думать забыл про воспитание смены, оглядывался по сторонам и пару раз для убедительности своей теории задрал голову повыше. Адашев где-то топтался рядом, для пущей уверенности в том, что его не уволокут куда-то прочь, Яков Васильевич сжимал руку помощника.
[indent] Их привели на второй этаж, где, по всей вероятности, планировалось в приватном одиночестве продолжить. Дверь за незнакомцем закрылась, прыткий высокорослый мужчина дрожал едва заметно то ли от холода, то ли от возбуждения и у Исаева горло скрутило в приступе тошноты. Нет, он испытывал что-то большее, чем простое безразличие ко всяческим человеческим слабостям, которые превращают разумное создание в бесполезный кусок дерьма. Тут Яков Васильевич покусал губы, ибо сравнение эта ни красило ни мужчину в его лицо, ни, тем более, представителя власти. А человек в двойной маске словно бы расслабился, приосанился и даже вновь заговорил:
- Здесь никто нам не помешает, но нам предстоит снять ваши оковы, сковавшие ваши тела,- руки скользнули по шее Якова Васильевича, холодные и до вздрагивания неприятные, словно покойник обнимает. Исаев выдохнул, пытаясь не потерять самообладание, фарс происходящего доходил до безумия. Его разум боролся с желанием приложиться к затылку этого холоднорукого,  но чутье сыщика подсказывало, что это еще не конец. Тем более Жюстин описывала партнера покойницы именно таким. Тем временем хозяин комнаты забрался рукой в потухший камин, пошарив где-то в испачканном сажей нутре и завел невидимый механизм, толкающий в сторону книжный шкаф.
- Не бойтесь. Чем глубже тайны, тем приятнее их смысл. Вы ведь за тайнами сюда пришли? -Исаев прокашлялся, на миг ему показалось, что этот человек все знает, они с Адашевым обречены, ведь выбраться из дома, наполненного голыми фанатиками - задачка не из легких. Незнакомец в маске подтолкнул Сашу ко входу, явно намереваясь встать в хвосте их незамысловатой шеренги, спускающейся по узкой лестнице в подвальную мерзлоту. В лицо ударил запах сырости и плесени, смешанный с чем-то еще. Яков Васильевич шагнул было в полумрак за Адашевым, но подскользнулся и упал бы, если бы не рука незнакомца. Опять холодная, но несравнимо с исаевской сильная и твердая. Демон, ведущий своих жертв в лоно ада оказался не таким уж слабым, как мог показаться.
- Осторожно, мы же не хотим жертв? усмехнувшись, предупредил незнакомец, ступая след в след за Исаевым. Спускались в кромешной темноте, лишь где-то там, совсем внизу горел неяркий свет. Исаев был уверен, упади Адашев сейчас, то наверняка свернул бы себе шею. Может, тут и умерла эта владелица ломбардов? Грохнулась, как куль с мукой туда, в темноту? Глупости. Зачем тогда оставлять ее труп в столь обезображенном виде где-то на поверхности. Скользкие от времени и сырости стены сужались, Яков Васильевич пару раз касался плечами их с двух сторон и невольно замедлял шаг, словно бы сейчас и потолок снизойдет до его макушки. В такой тесноте не то что рукой для удара не замахнуться, а не уйти от выпада.
[indent] Смрад внизу усилился, равно как и сладкий аромат, тот самый, что едва улавливался в большой круглой зале. Они очутились на небольшой площадке, стены тускло освещал чадящий факел. Трое. Максимум четверо умещались на этой площадке перед обитой жестяным листом дверью с огромным кольцом в центре. На дверях угадывалось очертание того самого знака, что был нарисован мелом на ковре зала. Яков Васильевич опередил Адашева и толкнул дверь вглубь, желая всем сердцем оказаться сейчас в куда более просторных кабинетах.
- Не дурно! воскликнул сыщик, озирая картину, представшую перед его взглядом. Комната имели низкий сводчатый потолок, хозяину сего тайника приходилось склонять голову, чтобы находиться тут спокойно. Кое где штукатурка на потолке осыпалась, красный кирпич проглядывал через время и слой белого, а ссохшиеся балки начинали чернеть от плесени. Зато тут хватило место высокой кровати без спинки, зато имеющей четыре столба по углам. На полу лежал ковер и разбросаны подушки всех мастей, Яков Васильевич пнул одну, не самую чистую, заляпанную чем-то красным. В углах скалились диковинные курильни в форме гаргулий, несущих жертвенных блюда. Сладкий дымок тут заполнял все пространство, поднимаясь к самому потолку и ускользая в вентиляционных отверстиях.
- Все для моих особенных гостей, - маска с удивительной скоростью метнулся к столику, напоминающему жертвенный алтарь, звякнуло сталью ножа и хищно оскалился, бормоча что-то себе под нос. Момент, сталь сверкнула в неровном пламени свечей, незнакомец негромко вскрикнул, но тут же продолжил:
-В моем Эдеме все равны, нет оков, стеснения. Одно блаженство и вечное, нескончаемое счастье! Разделите его! Станьте моими кровными братьями, - Исаев едва успел рефлекторно оттащить Адашева за шкирку, хотя реакция стала притупляться, а ноги становились ватными. Кровавая рука дотянулась до лица Исаева и мазнула щедро по губам и идеальным усам следователя, награждая отвратным вкусом крови, смешанной в чем-то горьком. Язык защекотало, в горле появилось легкое онемение, а хозяин вошел в раж, пичкая уже Адашева своим братским угощением.
- Совокупимся и одарим семенем друг - друга! - слова стали доходить до Якова Васильевича словно сквозь воду, туман перед глазами стал невыносимо густым, фигура Адашева расплылась кляксой, а после сознание сыщика рухнуло в темноту.

+1

22

[indent] Путешествие на второй этаж заняло немногим более пяти минут. Сперва мы поднялись по крутой деревянной лестнице, а затем проследовали по достаточно широкому коридору, полному плотно прикрытых дверей. Что творилось за этими дверями, известно лишь одному Богу. Честно говоря, мне не хотелось даже предполагать. Впрочем, в коридоре мы надолго не задержались. Незнакомец в маске завел нас в какой-то кабинет, в котором была потайная дверь, за которой скрывалась лестница, ведущая вниз. Это было поистине странным. Ступая осторожно по каменным ступеням в полумраке, я размышлял о том, что логичнее было бы сделать потайной ход в подвал (?) с первого этажа. К чему такие сложности? Впрочем, озвучивать свои мысли вслух я не решился. Особенно учитывая тот факт, что Яков Васильевич и вовсе велел мне молчать.
[indent] Когда мы спустились, и глаза привыкли к тусклому свету, я издал лишь короткое "о!", увидев довольно большую кровать и... да, собственно, больше ничего там не было. Кровать, подушки на полу, факелы на стенах да непонятные здоровенные лампады в лапах у каких-то чудовищ. От этого вида я поморщился, вновь перебарывая желание осенить себя крестным знаменем. Пока мы молча переглядывались с господином следователем, незнакомец в двойной маске успел заняться членовредительством и полоснул себе по ладони здоровенным блестящим кинжалом. Мы вскрикнули почти одновременно. Незнакомец - от боли, а я - от ужаса. Спокойным оставался. кажется, только Яков Васильевич.
[indent] Прежде чем я успел запротестовать, наш провожатый, что-то бормоча себе под нос, провел по моим губам своей окровавленной ладонью. Я отшатнулся, взглянув на господина Исаева, который уже тоже был перепачкан в крови. В лицо пахнуло тошнотворно-приторным запахом, перемешанным с чем-то мятным, совсем не кровавым. Меня мгновенно начало мутить, и в это мгновение я увидел, как Яков, словно подкошенный, оседает на пол.
[indent] - Яков Ва... - было последнее, что я успел воскликнуть, чувствуя, как пол меняется местами с потолком, и падая куда-то в кровавую пропасть, пахнущую железом и мятой.
[indent] Очнулся я от того, что у меня страшно затекли руки. В голове гудело, словно там поселился огромный рой диких пчел. Кажется, примерно такое ощущение бывает, когда перебрал водки в ближайшем кабаке. Впрочем, мне не с чем было сравнивать. С трудом, но я всё же разлепил глаза, с трудом сумев сфокусироваться на какой-то расплывчатой точке напротив меня. По мере того, как ко мне возвращалось зрение, я понимал, что это не точка вовсе, а то самое чудище с лампадой, а это означало, что я всё еще нахожусь в этом проклятом доме. Я застонал, пошевелившись, и тут же обнаружил, что мои руки и ноги крепко-накрепко привязаны красными веревками к столбикам в углах огромной кровати, на которой я и лежу. Господи, почему она красная-то? Где они раздобыли красную веревку? И, самое главное, что случилось? Почему я здесь и где господин Исаев?
[indent] Тщетно пытаясь пошевелиться, я сумел, наконец, хотя бы приподнять голову и оглядеться. Первое открытие, которое я сделал и которое очень мне не понравилось (Хотя что может быть хуже, чем обнаружить себя связанным в подземелье?), так это то, что я был раздет. К счастью, не до конца, исподнее на мне оставили. Во-вторых, что тоже не добавляло оптимизма, мои руки и грудь были испещрены какими-то символами, нарисованными чем-то красным. И что-то мне подсказывало, что это не кармин и не охра. В-третьих, на мне не было маски.
[indent] Я застонал от бессилия. Страшно подумать, что со мной могли сотворить эти фанатики, пока я был в отключке. Впрочем, телесных повреждений, кажется, не было. Лишь голова шумела пуще прежнего. Не желая оставаться в роли жертвенного барашка, я завозился из последних сил, пытаясь избавиться от сковывающих ноги и запястья пут. Но где там! Я всхлипнул от отчаяния, и в это же мгновение увидел господина следователя. Он всё еще был без сознания, но в отличие от меня оставался в одежде и даже в маске, и, кажется, не был связан. Яков Васильевич обнаружился сидящим на полу возле кровати, привалившимся к стене. В руки ему была вложена какая-то плётка или что-то похожее, насколько я мог разглядеть со своего места. Счастью моему не было предела, если господин Исаев жив, то он обязательно что-нибудь придумает, и мы сможем выбраться из этого ужасного места.
[indent] - Яков Васильевич... - тихо позвал я, удивляясь, насколько хрипло звучит голос, - Яков Васильевич! Родненький... Ну, очнитесь же... Яков Васильевич... Голубчик...
[indent] Я сам не заметил, как по щекам моим побежали горячие слёзы. Ну, что же это такое? Разве будущие следователи плачут?  Но ведь... Сердце предательски замерло. А ну как Яков Васильевич мёрт и не очнется?
[indent] - Яков... Ва... Васильевич... Не умирайте, пожалуйста... Яков... Как же я без вас-то...
[indent] Я громко всхлипнул. Всё было яснее ясного. Господина следователя убили. Меня непременно будут пытать или еще чего похуже, а потом принесут в жертву, как несчастную владелицу трех ломбардов. Вот и стал ты, Сашенька, следователем. А маменька говорила, что литераторы плохо кончают. Куда уж хуже-то!
[indent] В момент, когда отчаяние овладело мной всецело, и я уже был готов малодушно разрыдаться, оплакивая свою горькую судьбинушку, откуда-то снизу, со стороны, где лежал Яков Васильевич, донесся какой-то стон, и через мгновение господин следователь зашевелился, приподнимая голову.
[indent] - Яков Васильевич! - радостно воскликнул я, переживая, что не имею возможности хотя бы рукавом утереть выступившие слезы, - Вы живы? Боже, как я рад!
[indent] Господин Исаев повернулся, ища источник звука в моем лице, а я почувствовал, как предательски зарделись мои щеки. За всеми этими треволнениями я успел позабыть, что разложили меня на кровати в совершеннейшем неглиже.

+1

23

Сквозь звон в ушах, усиливающийся и заглушающий все на свете, Яша услышал свое имя. И поморщился. Какого черта ему не дают разобраться с этим гулом в голове? Да и со всеми нахлынувшими воспоминаниями разом. Значит оба они еще пока живы, что весьма приятно. Раз Адашев так убивается и зовет, значит цел и невредим. Приоткрыв все так глаза и выдав себя, Яков Васильевич потер было рукой лоб, но в оной оказалась плетка. Отбросив дурацкий атрибут сексуальных утех ( ну не в конюшне же они) прочь, Исаев с облегчением выдохнул и уставился в потолок. Умирать, как вещал его помощник, он не собирался. Но и дело, кажется, провалилось. Морщась от постыдного воспоминания и растирая затекшие ноги, Яков Васильевич встал, стаскивая маску с лица.
- Вот говорила мне маменька, не ходить в гости с джентельменами, дабы не вызывать у прочих смущения. Кххх,-  потянувшись, нисколько не обращая внимания на распятого товарища, Исаев доковылял до дверей, которые были заперты. Дернув пару раз ручку сильнее и не получив желаемого, старший следователь вернулся к кровати, на которой разлегся Адашев. Присев на краешек, Яков Васильевич обнаружил в себе легкое головокружение, которое не проходило, что могло говорить о применяемом опиате.
- Мы заперты. Наш ловелас должен скоро вернуться, закончить...начатое, - небрежно махнув на полуголого Адашева, мужчина соизволил отвязать наконец страдальца, в голосе которого слышалась паника. Только ее не хватало. Бросив дело на полпути, потому что послышался звук вставляемого ключа, Исаев шикнул, чтобы Сашка не возился вошью в своем ложе, а лежал смирно, пока взрослые люди разговаривают. Замок в дверях проворачивался нестерпимо долго, словно тяжелым был, Яков Васильевич успел схватить одну их курилен и притаится. Главное тут расчет сил, не проломить таинственному гостю череп- еще пол беды, а вот сделать его инвалидом Яша вполне мог. Удар пришелся аккуратно в темя, гость в черно-белой маске рухнул на земь, издав при этом что-то пласкивое.
- Торопитесь, Александр Дмитриевич, - приказал Исаев, шаря по карманам у бесчувственного тела. Дело, надо признать, не достойное дворянина, но Бог все видит и простит. Нашарив в глубине пиджака какую то книжецу, Яков Васильевич на прощание стащил таки маску с лица таинственного незнакомца и немало удивился молодости лет оного.
- Ему не больше вашего, Адашев, - от удивления и от негласного порицания у Исаева пропало всяческое воспитание, юноша в его ногах был красив собой, даже моложав и если приукрасить немного - сошел бы за дородную девицу. Наспех заглянув в найденную вещицу, Исаев сунул ее в свои карманы, так и не разобрав каракулей. Ясно было одно, им надо бежать, при чем прямо сейчас и незамедлительно. Некогда искать великолепный фрак Адашева, померзнет немного, может и передумает дальше на юридическом учится.
Путь обратно он проделал не оглядываясь, слышал и без этого, как шлепают босые ноги помощника по ступеням. В кабинете все же было и светлее, да и теплее в разы. Яркое марево рассвета только -только раскроило алым темную даль, Исаев судорожно осмотрел кабинет и прильнул к окну.
- Вы прыгать умеете? - ляпнул рассеянно следователь, гадая, как долго проваляется там, внизу бездыханное тело. В двери кабинета постучались, явно не желая уходить ни с чем, голос требовательно позвал:
- Все в сборе, ждем только вас и ваших дорогих гостей! О, мессир! - Исаев закатил глаза, мол хватит с него этого балагана, начинающего смахивать на маскарад. Рванув раму окна на себя что было мочи, Яша запутался в полотнищах занавесок, выругался под нос неприлично и вывесился на половину в морозную тишину.
- Прыгайте осторожнее, не угодите на балкончик к мессиру,- стащив с себя пиджак, единственное, что могло хоть как то согреть юношу, Исаев набросил свое богатство на плечи Александра Дмитриевича и вновь подтолкнул к окну. Про балкончик он не шутил, между вторым и первым этажами виднелся выступ, приделанный бог весть для каких целей местными архитекторами. В дверь вновь требовательно постучали, явно не собираясь дожидаться Второго пришествия, дернули ручку.
- Расслабьтесь всем телом и р..разумом- напутствовал Исаев, буквально выталкивая юношу прочь. Когда же Адашев кулем рухнул в сугроб, наметенный дворниками, аккуратно так в самый центр, следователь осмотрел комнату, словно хотел убедиться, что ничего не забыл.
Тут входная дверь с размаху раззявилась, ключ, торчащий в замочной скважине полетел куда-то прочь, а на пороге стоял тот, кто принимал пальто там, внизу и еще трое в масках. Исаев молниеносно кинулся туда, куда секундой ранее смотрели его глаза. За стеклом книжного шкафа на него и весь происходящий бедлам взирал с фотокарточки тот самый женоподобный юноша рядом с каким-то мужчиной в цилиндре. Фотография была новая, видимо сделана совсем недавно, еще не пожелтевшая от солнца и времени, но не это привлекло внимание мужчины. Там, в углу, почти прикрытым рамой виднелись строки послания. Сентиментальная подпись могла пролить свет на личность хозяина странного дома. Исаев хотел было открыть дверцу и забрать на память все, что приглянулось, но тут раздался грохот и стекло распалось на мелкие кусочки. Собачьи инстинкты, выработанные за долгие годы службы, сработали у Исаева быстрее, чем тот сообразил, что в него стреляют.
- Чужаки!! Они убили мессира!! -завопил кто-то из толпы и раздался еще один выстрел, промежутка между этими двумя вспышками огня хватило, чтобы стащить заветное фото и взобраться на подоконник. Некогда было сосредотачиваться, очищая разум от тяжб земных, Яков Васильевич поставил ногу на край, а второй оттолкнулся, ощущая, как что-то горячее и острое вонзается в ребра. С падением в сугроб он слышит эхо раздавшегося секундой ранее выстрела, резко сглатывает болезненный ком воздуха в груди, не понимая, что случилось. Крики сверху и проклятия подгоняют выкарабкаться из треклятого сугроба, синими и бесчувственными пальцами хватануть пригоршню снега и побежать прочь.
Возница ждал их за углом, у самой конюшни, где и условились. Яков Васильевич перешагнул пару сугробов своими длинными ногами, проклиная извращенцев и зиму, что принялась морозить главного следователя. На ходу влетев в экипаж, Яков Васильевич вовсе не по- джентельменски рухнул на Адашева всем телом, хохоча, словно ребенок.
- Гони, гони, ко мне гони! Вы пропустили все веселье, мой друг! - утерев с лица растаявший снег, Яков Васильевич болезненно поморщился, касаясь кровавого пятна на боку.
- Забавно было бы отдать Богу душу в столь крамольной дыре, не так ли? Кххх...стар я стал для таких приключений, Александр Дмитриевич, - прижав посильнее ладонь с горячей пульсирующей дыре в собственному боку, Исаев принял самое для себя наилучшее положение, в котором от тряски не так болело.
- Надеюсь, фрак мой вы сохранили ? - осмотрев требовательным взглядом своего помощника, Исаев еще пытался выглядеть человеком здоровым и не раненным, однако бледность губ и синева под глазами выдавали Яшу с головой.  Извозчик то и дело понукал лошадей, рискуя загнать двух рысаков на смерть.

+1

24

[indent] Как только Яков Васильевич пришел в себя, всё вокруг завертелось с невиданной скоростью. Не успел господин следователь освободить меня от пут, как в комнату вернулся незнакомец в черно-белой маске и тут же был оглушен Яковом Васильевичем тяжелой металлической курильней по голове. Рассуждать, не зашиб ли господин Исаев бедолагу, было некогда, и мы уже бежали вверх по лестнице, прочь из странной потайной комнаты. Там наверху господин следователь наспех набросил мне на плечи свой фрак и подтолкнул к раскрытому окну, убеждая прыгнуть. В двери уже во всю колотили и медлить было больше нельзя. Мысленно перекрестившись, я шагнул из окна второго этажа прямиком в сугроб и кубарем покатился вниз, тут же подхватываясь и выбегая на плохо прочищенную дорожку, по которой мы пришли в особняк несколько часов назад. Яков Васильевич строго-настрого запретил мне оглядываться и вообще заниматься какой-либо самодеятельностью, кроме как выбежать на дорогу и найти наш экипаж, который должен был ждать за углом возле конюшен. Осталось только понять в темноте, где находятся эти треклятые конюшни.
[indent] Я на всем ходу влетел в экипаж, не чувствуя под собою окоченевших ног. Возница даже не попытался изобразить удивление на лице, видно, с господином Исаевым ему доводилось бывать и не в таких передрягах. С мороза меня трясло, я поджимал под себя ноги, кутаясь во фрак господина следователя, начиная громко стучать зубами. В это мгновение со стороны особняка раздался выстрел, а за ним еще один. Сердце моё с неимоверной скоростью забилось в груди. Что-то случилось с Яковом Васильевичем. Я почувствовал, как от лица моего отхлынула кровь. Как я мог оставить его там совсем одного, наедине со всеми этими фанатиками!
[indent] Пока я убивался, решая, чем помочь господину Исаеву, он сам ввалился в карету, приказав кучеру скорее гнать лошадей домой. Я радостно пискнул, увидев, что Яков Васильевич жив и здоров, но тут же заметил, что он болезненно привалился к моему плечу, схватившись за бок. На ослепительно белой сорочке расползалось кровавое пятно. Я оцепенел от ужаса.
[indent] - Яков Ва... Васильевич, вы ранены? - обеспокоенно пролепетал я, уже мысленно примеряясь, что буду делать, ежели господин главный следователь помрёт дорогой. Меня же сразу на каторгу сошлют, без суда и следствия! Оставил в беспомощности целого статского советника! Куда это годится? Нужно было быстро брать себя в руки и ни в коем случае не показывать Исаеву, что я напуган.
[indent] - Всё будет хорошо, Яков Васильевич, вы только держитесь, - я шумно сглотнул и выглянул в окошко нашего экипажа, пытаясь понять, далеко ли еще до Петербурга. Но где там! За окном мелькали только заснеженные шапки деревьев да полосатые столбики вёрст.
[indent] Возница гнал во весь опор, понимая всю серьезность произошедшего. Господин следователь пытался храбриться и шутить, но по его бледному лицу мне было отчетливо видно, что ему совсем не до шуток. Красное пятно с каждой минутой расползалось всё сильнее. Я стянул с себя и без того истерзанную нижнюю рубаху и рванул, разрывая на полоски белой ткани.
[indent] - Перевязать вас нужно. И не спорьте, - в голосе моем неизвестно откуда прорезалась сталь, не терпящая возражений.
[indent] Раненых я никогда прежде не перевязывал, но управился с ребрами Якова Васильевича довольно быстро. Он поудобнее устроился, оперевшись о мое плечо, и, кажется, даже задремал. Я посильнее закутался во фрак Исаева, надеясь, что не успею окоченеть в конец, прежде чем мы окажемся в столице.
[indent] Впрочем, через пару часов за окном замелькали знакомые пейзажи, и еще через полчаса экипаж остановился возле двухэтажного особняка на Фонтанке. Вдвоем с кучером мы помогли Якову Васильевичу выбраться из кареты. Из дома уже бежали слуги, принявшие из наших рук ослабленное тело господина Исаева. Кто-то распорядился послать за доктором. За всей этой суматохой никто даже не обратил внимания на мой внешний вид.
[indent] Якова проводили, как он сам попросил, в дальнюю комнату, водрузив на большую дубовую кровать. Врач пришел довольно скоро, словно только и ждал момента, когда за ним пришлют посреди ночи. Пока доктор осматривал Якова Васильевича, Осип, слуга господина следователя, сделал мне горячего чаю с малиной и выдал большой теплый плед. Так я и сидел с теплой кружкой в руках, отогревая окоченевшие конечности возле камина.
[indent] - Господину Исаеву крупно повезло, пуля прошла по касательной, жизненно важные органы не задеты, - возвестил доктор, выходя из спальни Якова Васильевича, - Меняйте повязки почаще и проследите, чтобы он не рванул на службу нынче же утром, пусть отлежится несколько дней, - строго сказал пожилой мужчина в пенсне, явно зная о характере Якова не по наслышке, - А теперь дайте-ка я вас осмотрю, не хватало еще пневмонию подхватить.
[indent] Закончив осмотр, доктор оставил мне какую-то согревающую мазь от обморожения, и попрощался, пообещав зайти завтра после обеда. Пока Осип пошел провожать господина эскулапа, я пошлепал босыми ногами в спальню к Якову Васильевичу и слабо поскребся, замявшись на пороге.
[indent] - Как вы себя чувствуете, Яков Васильевич? - начал я, переминаясь с ноги на ногу в дверях комнаты, - Что же случилось в этом проклятом доме? - я поджал губы, собираясь с дальнейшими мыслями, - Яков Васильевич, мне право неудобно вас просить... Вы уже столько для меня сделали... Но не могли бы вы велеть вашему кучеру отвезти меня к моей квартире, пешком я туда теперь никак не дойду. У меня даже сапог нет и б-брюк... Я не хочу вам мешать, хоть и обещал господину лекарю, что прослежу, чтобы вы соблюдали постельный режим.
[indent] Я опустил голову, сосредоточившись на разглядывании собственных босых ног, не решаясь посмотреть в глаза господину следователю, хоть и очень хотелось.

+1

25

"Вот и кончился покой", мелькнуло в голове следователя. Стоило отметить, что суетился вокруг него и причитал Адашев так, словно Исаев на тот свет собирался. Ладно, молодым и неопытным простительно, может Александр Дмитриевич и крови не видел в своей жизни, так чему тут удивляться. Всю дорогу умолял не сдохнуть, словно Яков всевластен над своей жизнью и смертями повелевает. Если помощника волновала дырка в боку, то самого Исаева куда более приземленные вещи. Ладно, пусть прознает пол Петербурга о столь скверном пассаже Исаева, но как только страшные рассказы доберутся до брата, то не миновать беды. Молодость дарует толику безумия и отчаяния, которой наслаждался Исаев. Но все хорошо в меру. До Петербурга он не проронил ни слова, толку обещать, что не отдашь Богу душу, ежели сам в это с трудом веришь, а иных рассказов для Адашева и не надо, судя по его панике. Фыркнув пару раз для приличия, чтобы прекратили в возке причитать и траур нагонять, Исаев попытался даже задремать, но тут Исаев полез с перевязками, тревожа больше душевное равновесие следователя, нежели его рану. Обсудить с помощником, что потерпел постыдное фиаско сейчас или подождать, пока тот начнет более критично оценивать ситуацию? Недовольно буркнув слова благодарности, Исаев прикрыл глаза и более не размыкал век, требуя относительной тишины и покоя. Возок добрался до Петербурга не сразу, кажется уже и голод проснулся и начался жар.
И не ясно еще кто охал больше, Адашев минутами ранее или Осип, принявшийся носить иконы по спальне во все углы и зажигать свечки с ладанками. Давно Яков Васильевич не являлся в свой дом в таком неопрятном виде, да еще с дырой в боку. Врач словно ждал удобного случая, явился быстрее ветра, принявшись штопать если не на живую, то отчасти. Напоив перед всем этим пациента опийным настоем, он лишил не только способности ощущать, но и здраво мыслить. Яков Васильевич провалился в глухую вату, словно и разум его обернули в одеяло, только ноздри щекотали едкие запахи лекарств и ладана. И никто, абсолютно никто не хотел оставлять его наедине со своим позором. Может, оно и к лучшему было? Времени на самобичевание ничтожно мало, а значит измученный разум скоро перестанет вскрикивать и припоминать скверное прошлое.
По настоятельной просьбе лекаря, Осип принес тарелку бульона, ароматного, куриного, но от попыток накормить им себя Яша  еле уклонился. Не хватало еще детины-Осипа толкающего в рот ложку больного. Да и есть хотелось до первого запаха куриных потрохов, а дальше и вовсе замутило.
- Да вот, пытаюсь понять, что болит более. Тело или поверженный разум, - заползая на подушки, яков Васильевич даже улыбнулся гостю. Адашев обладал уникальным талантом задавать нужные вопросы в нужное время.
- В нас...меня стреляли..Кто сказал, что в главного следователя Третьего отделения нельзя пальнуть? А? - Исаев хмыкнул, откинулся на подушки и поерзал в коконе из одеял, в который его замотал Осип. Где то там в глубине белья еще и грелка лишала всяческих надежд озябнуть.
- Простите, мой друг. Я подверг вашу жизнь опасности, потащил вас в сомнительный дом...Содом и Гоморру нынешнего времени, -пошарив глазами по тумбочке, на которой все так же стоял стакан с водой и фотокарточка, которую Яша вынес из чужого дома, мужчина  потер лоб, подбирая слова.
- Держать вас более я не намерен, вы и так сделали слишком многое для меня сегодня. Я распоряжусь, вам оплатят потерю платья, - осторожно подбираясь к самой сути вопроса, Исаев немного замялся, утрачивая под действием опийного настоя всю язвительную холодность, которой обладал.
- Кучер вас довезет, куда скажете. И да..пойдите, вас покормят на кухне, силы ваши нам еще пригодятся,- подсмотрев, как солнце пробирается сквозь плотно закрытые окна, а полоска белого яркого света режет спальню на двое, Исаев тихо попросил:
- В отделении и вне...прошу, никому ни слова о случившемся, - может Саша и так поймет, что болтать о таком не следует, но кто их знает, эту молодежь. Не стерпит и похвастает своим друзьям в хмельной кампании, а Исаеву после сочиняй небылицы.
- А еще..было бы лучше, окажись вы верны своему слову, данному эскулапу. Обещаю вести себя примерно, - не стоило пугать или обещать что-то большее, чем послушание в столь противном процессе выздоровления. Но на душе скреблись кошка, никто не давал гарантии, что лицо Адашева не запомнил тот светлоокий, да и возок их был слишком приметным.

+1

26

[indent] Я помялся еще немного на пороге, обдумывая слова Якова Васильевича. Признаться, мне было приятно, что господин следователь в итоге разрешил мне остаться до утра, а, может, и дольше, в его доме. Приятно было осознавать свою пусть небольшую, но нужность и значимость. Я был уверен, что слуги Якова Васильевича прекрасно справились бы с доглядом за своим хозяином, и, тем не менее, господин Исаев поручил эту ответственную обязанность мне.
[indent] - Хорошо, Яков Васильевич, - я согласно кивнул, - Останусь с вами, сколько потребуется.
[indent] Хотелось добавить, что я нисколько не сомневаюсь в примерном поведении своего внезапного подопечного, но слова как-то сами собой застряли в горле, и из груди вырвалось только тихое покашливание. Я заверил господина следователя, что не собирался никому рассказывать о случившемся в этом странном доме, и и поблагодарил Исаева, что вообще дозволил поехать с ним на такое опасное задание. Утерянной одежды было, конечно, жаль, пусть она и не была моей в полной мере. Яков Васильевич мог в любой момент потребовать купленное на его деньги платье назад. Но как же хорошо на мне смотрелся фрак. пошитый по последней европейской моде. Видела бы меня маменька. В Костроме ничего подобного не купишь ни за какие деньги. Я обреченно вздохнул.
[indent] - Я вовсе не голоден, Яков Васильевич, спасибо за беспокойство, - соврал я на предложение Исаева пройти в кухню и попросить, чтобы меня накормили. Было в этом что-то такое... Словно я требовал подачек от господина следователя. Сперва ужин в путиловских банях, потом дорогой костюм, теперь вот это всё. Требовать еду в доме Якова Васильевича мне не позволяла совесть. оставалось надеяться, что в животе хотя бы не начнет предательски урчать.
[indent] - Я с вашего позволения тут с вами посижу, - тихо проговорил я, присаживаясь в низкое кресло недалеко от кровати господина Исаева.
[indent] Он, кажется, выглядел немного получше, но всё еще оставался очень бледным, несмотря на очевидный жар в теле. Бледность несколько смуглому от природы Якову Васильевичу была к лицу, и я на мгновение подумал о том, какой он красивый, даже сейчас, когда балансирует на грани лихорадки. Была в господине старшем следователе какая-то особенная порода. Он не имел титулов, но держал себя не хуже какого-нибудь именитого князя или графа. Я подумал, что не смогу и в половину так держаться, даже если буду стараться изо всех сил.
[indent] Закутавшись посильнее в свой плед, который стал единственной моею одеждой, не считая исподнего, я украдкой наблюдал за Яковом Васильевичем, который разглядывал какую-то фотографию, которую, по всей видимости, прихватил в том проклятом доме.
[indent] - Что же, это тот самый... в двойной маске? - спросил я, издалека взглянув на портрет в руках Исаева, - Вы правы, он еще совсем молод. Кто бы мог подумать...
[indent] Мысль о том, каким развратом занимаются мои ровесники, повергла меня в ужас, и я даже не скоро нашелся, что еще сказать господину главному следователю Третьего отделения.
[indent] - А кто это с ним на фотокарточке? - я кивнул на изображение представительного мужчины в цилиндре, который был раза в два старше того молодого человека, что заманил нас с Яковом в подземелье.
[indent] На какое-то мгновение у меня мелькнула мысль, что у нас с господином следователем примерно такая же разница в возрасте, что и у этой пары на фотоснимке, но я тут же прогнал эту мысль подальше, потому как к расследуемому делу она никакого отношения не имела.
[indent] - И что же теперь мы... то есть вы станете делать? Ведь кроме того, что в этом доме творятся всякие непотребства, нам ничего узнать так и не удалось, - я пожал плечами, задумавшись, но тут же спохватился, решив, что я веду себя крайне невежливо, и поспешил заверить Якова Васильевича, что не имею в виду ничего дурного и ни разу не сомневаюсь в его экстраординарных способностях сыщика. Недаром о господине Исаеве ходили легенды в Третьем отделении. Мне-то таким никогда не стать. Однако, я довольно самоуверенно произнес это самое "мы", решив, что раз уж господин главный следователь взял меня на расследование не в качестве простого писаря, то и дальше мы продолжим заниматься этим странным делом вместе.
[indent] - Может, пока вам нельзя вставать с постели, я могу что-то сделать? - неуверенно спросил я,- Не могу я просто так сидеть без дела, раз вы пострадали, - я сокрушенно покачал головой, - А еще... - я скинул с плеч плед, указывая на уже изрядно затертые изображения на груди, - Я совсем забыл про эти знаки. Может, эти символы что-то значат всё-таки, а не просто бред воспаленного мозга сектантов? Что вы об этом думаете, Яков Васильевич? - я поднял голову и слегка поёжился то ли от холода, то ли от того, что господин Исаев смотрел на мою неприкрытую грудь, испещренную какими-то непонятными знаками или рунами.

+1

27

Откуда в Адашеве, субтильном на вид и низким по росту, умещалось столько упрямства, Исаев не понимал. Вроде и успел осмотреть сие божье безобразие еще в баняхс головы до пяток, а не мог взять в толк, как можно быть одновременно и упрямым, а в другую секунду нуждаться в защите. Секунды эти самые могли случаться часто или редко, как того желал бы Адашев, и по длительности исчислялись опять же, желаниями юного юриста. По замыслу Якова Васильевича, пороть таких уже поздно, а воспитывать бесполезно, от чего в выражении лица следователя промелькнуло безразличие к дальнейшему режиму дня напарника. Не хочет, не получит, закон в его доме просто, упрашивать и насильно толкать в рот никто не собирается. Он же в свою очередь и слаб, да и аппетит вовсе скверный, как и боль уже головная.
- Хозяин дома, кто же еще. Он прожил в нем достаточно лет, чтобы сносно ориентироваться в той кромешной подвальной темноте, которую он нам показал,- отобрав у невольного помощника столь бесценно доставшееся фото, Яков Васильевич покрутил его и так и эдак, вглядываясь в позу людей, словно пробуя мысленно заговорить с ним. Повисла долгая тишина, лишь напольные часы в дальнем углы тикали, да за дверями пару раз кашлянул Осип, намекая, что работа подождет и отдых нужен. Где-то там, за окошками, суетился неугомонный Петербург. Вот прокатила водовозка, а вот и булочник стал прикрикивать, созывая на свежую выпечку зев. Мир не желал впадать в ступор, глядя на Якова Исаева. Он суетливо и по- деловому двигал день дальше.
- Вы бы стали держать на видном месте карточку, компрометирующую вас? наконец, словно очухавшись от спячки, провозгласил больной, отбрасывая фото прочь, словно битую карту из колоды. - Это не любовник и даже не хороший друг, посмотрите как похожи,- поморщившись от надоевшего положения, а больше от окрика Осипа, который не выдержал и все же заглянул в комнату, мол обедать пора и принимать лекарства, Яков Васильевич пожевал какое то остроумное слово, а вслух проговорил:
- Брат...Но где он был? в этой чумной суматохе?- Осип все таки донес плошку ароматной похлебки для господина, сдобрив все рассказом о том, как на Литейном пожар приключился в лавке старьевщика, вовремя все потушили, правда, поглазеть не удалось. Рядом с тарелкой с прозрачным бульоном, в котором плавали морковка с укропом, да мясо кролика, стоял флакон с каплями. Яков Васильевич сделал вид, что каплей этих противных не замечает, а бульон без зазрения совести начал хлебать. Адашев сыт, почти одет, а вот начальство пострадало.
- Ммм...зря вы, Александр Дмитриевич, не обедаете. Кто знает, когда нынче придется. Ведь не пилюли подавать я вас оставил, - утерев усы и губы белоснежной салфеткой и сыто помолчав, Яков Васильевич продолжил:
- Почему же? Мы выяснили, что наша жертва ходила в сей странный дом за удовольствиями, не доступными обывателю. Была покровительницей нашего похитителя,- Яков Васильевич свел в бульоне морковку и зеленый лучок вместе, отгоняя настойчиво от лучка укропчик. - Поди и вам батюшка пишет, сколь дорого нынче содержание целого дома, в вашей...как ее там..Костроме? А тут столица. Отсюда и паутина на потолке и побелка зеленая от плесени. Стоит наведаться в нотариальную канцелярию, пусть поищут, кому отписан дом по завещанию, - заерзав в кровати и застонав от внезапной пронизывающий ребра боли, Исаев помрачнел. Он бы мигом, вот прямо сейчас, да силы не те, что раньше.
- То, что нас не убили лишний раз доказывает, что мы имели дело не с убийцей, а с лицом...поставляющим убийце ..продукт, -- отогнав овощи прочь, Исаев почерпнул горячий бульон с крольчатиной и аппетитно захрустел косточками. Взглянув на тело помощника и брякнув ложкой по надписям, следователь наморщился, стыдно сознавать вслух, что этому у него нет пояснений.
- Одеться бы вам, да поесть, тощ и не свеж, - резюмировал придирчивый Исаев, тыкая ложкой в ребра Саши.
- Писано красными чернилами, нелепица какая то...Допросить бы этого психа, да и дело к концу. Однако, по суду не велено, - перебил юридические познаний помощника Исаев, отбросил и ложку и тарелку.
- Тарабарщина какая то. Дайте листок и чернила, как говаривал мой учитель, Федор Христофорович, всякой улике есть свое место в цепочке преступления, - Исаев стащил с плеч Адашева спасительное покрывало и заставил обернуться к себе животом, чтобы переписать письмена на листок.

+1

28

[indent] - А почему не отец? - тут же, не подумав, ляпнул я, пока Яков Васильевич старательно перерисовывал на листок бумаги красные каракули с моей груди, - Нет, может, вы и правы, я не спорю. Сходство определенно есть, - я еще раз бросил беглый взгляд на фото, которое минутой ранее отшвырнул в сторону господин следователь, - Просто... Разница в возрасте у них слишком уж значительная для братьев. Вы не находите? Этот в цилиндре вдвое старше нашего сектанта, не меньше. Мало вероятно, что... - я запнулся и потупил взор.
[indent] Яков Васильевич то ли вовсе меня не слушал, то ли делал вид, что не слушает, старательно перенося на бумагу символы. Я вздохнул и выпрямился, чтобы ему было удобнее зарисовывать. Мельком взглянув на художества Исаева, я невольно улыбнулся. Живописец из главного следователя был никудышный. Но да он на славу Ильи Репина и не претендовал, предпочитая заниматься привычным для себя сыскным делом, в коем преуспел немало. Однако же, я владел карандашом и кистью получше господина следователя и хоть в этом мог дать любезному Якову Васильевичу фору.
[indent] - А куда вы дели тот портрет, что я на месте преступления нарисовал? - неожиданно спросил я, тут же смутившись и чувствуя. как горят изрядно покрасневшие уши, - Просто... просто интересно стало.
[indent] Я принялся мысленно ругать себя на чем свет стоит, называя последними словами. Ну, чего мне в голову взбрело вообще вспомнить про эти каракули? Наверняка ведь Яков Васильевич давно выкинул тот рисунок, и теперь ему будет неловко передо мной. Мы такое важное дело расследуем, душегубов ловим, а тут я со своими рисунками.
[indent] - Простите, - еще раз невразумительно пробормотал я, вновь закутавшись в свой плед, потому как господин Исаев как раз закончил переносить на бумагу символы, - Давайте я в нотариальную контору схожу и выясню, на кого тот дом записан? Сдается мне, на ближайший месяц это мракобесие для посвященных прекратится. Если хозяин не идиот, конечно, - я пожал плечами, - Может, они и не поняли, кого именно к ним в особняк занесло, но уж точно должны были догадаться, что не друзей и доброжелателей. Я бы на их месте залег на дно и не высовывался, - я поймал на себе удивленный взгляд следователя и закашлялся, - Ну, в смысле, если бы я был... В общем, к счастью, я не на их месте...
[indent] Мне показалось, что Яков Васильевич лукаво улыбнулся, от чего щеки мои мгновенно вспыхнули. Очередная попытка поиграть в следователя с треском провалилась. В этот момент в животе, как назло, предательски заурчало, а господин Исаев наградил меня красноречивым взглядом, как бы говорящим, что он предупреждал и предлагал, чтобы меня накормили. Смутившись, пуще прежнего, я попытался было пролепетать что-то по поводу особенностей организма и что есть мне в действительности не хочется, но понял, что выгляжу в глазах Якова Васильевича совсем уж глупым и к тому же строптивым мальчишкой, и предпочел замолчать, покорно соглашаясь поесть. К тому же Осип, словно читающий мысли своего хозяина, уже совал мне в руки тарелку с горячим супом.
[indent] Есть в присутствии господина Исаева было сущей каторгой, а ему словно бы доставляло удовольствие смущать меня своим взглядом. Ведь он вполне мог смотреть в другую сторону или вовсе отвлечься на беседу, но нет, Яков Васильевич внимательно проследил, чтобы я съел всё, что было в тарелке.
[indent] - Чувствую себя каким-то голодранцем, - проговорил я, когда с обедом было покончено, - Хотя на самом деле... Впрочем, думаю, о моем происхождении вам известно даже лучше моего, - я улыбнулся, всё-таки на сытый желудок жизнь казалась радужнее и веселее, - Так я сбегаю к нотариусам?
[indent] Сперва, конечно, нужно было сходить домой и переодеться. Осип заботливо выдал мне какое-то платье, бормоча под нос, что это вещь дорогая, потому как в нем сам барин ходил, не то брат барина, если я правильно расслышал. Решив не забивать себе голову лишней информацией, я клятвенно пообещал вечером вернуть всё в целости и сохранности. Тем более, что сюртук был мне очевидно велик и слишком широк в плечах.
[indent] После неплохо было бы еще заглянуть в Третье отделение и доложиться о состоянии здоровья господина главного следователя. Наверняка туда уже послали с донесением, но одно дело сухая записка и совсем другое - рассказ живого свидетеля. К тому же, Осип наверняка всё приукрасил, выставив барина умирающим. Подробности происшествия я никому рассказывать не собирался, да и в Третьем отделении работали неболтливые люди, которые обычно не задавали лишних вопросов.
[indent] Попрощавшись с Яковом Васильевичем, я заверил, что обязательно вернусь к вечеру, и заботливо подвинул к уважаемому больному капли, которые он демонстративно проигнорировал еще совсем недавно. Всё-таки я дал слово доктору, что прослежу за режимом дня господина Исаева.
[indent] - Барин, они у нас и на ночь останутся? - выходя из комнаты, услышал я голос Осипа, - Помощник ваш этот. Комнату готовить прикажете?
[indent] Что ответил Яков, я уже не слышал, так как поспешил скорее выйти из дома на улицу, где меня уже ожидала любезно предоставленная мне в распоряжение повозка с кучером. Злоупотреблять добротой господина следователя я не хотел, но до моей квартиры от Фонтанки путь был не близким.

+1

29

"Потому что я так думаю", - в голове у Якова Васильевича от круговерти событий все разом в кисель перемешалось, и стройные вроде бы мысли, опять в кашу превращались. Он лениво выдохнул, мол, до познаний тебе, ученик, еще далеко, а я не обязан свои мысли и силы тратить на такое мелочное. Поерзав в кровати и отложив перо, Исаев все таки ответил на вопрос, хотя из Адашева те сыпались горохом.
- Вот тут и встает истинная трагедия всякого следователя и мастера сыска, если не человечества. Как разделить зерна от плевел, частное от общего и одарить сим просветлением окружающих. Не сделанные вами зарисовки могут понадобиться нам в любую минуту, а что я предъявлю ? мой, простите, профиль? - Яков Васильевич улыбался, не испытывая по утраченному сожаления, память его еще была остра, да и на новых людей в таки делах полагаться тогда- совершать преступление не меньшей кровожадности.
- Если вы в канцеляриях так мямлить будете, то ничего они вам не выдадут, друг мой, чиновники -это собаки, кормленные человеческой кровью и наглостью, а у вас ни того, ни другого, - устало откинувшись на подушки, Яков впервые за утро ощутил, что все таки ранен и лучше было бы повременить с погоней за невиданным врагом, а может даже отдать это дело другим товарищам. Так ведь отчитываться придется, заклюют и по голове не погладят, да и слава, будь она не ладна, пойдет по Петербургу дурная. Постарел мол, Исаев, потерял хватку. Стареть разумом не хотелось сильнее, чем бренным телом, которое подводило и ныло от раны.
- Ступайте с Богом, - с каким то задумчивым тоном произнес Яков Васильевич и глянул на часы. Суета в мыслях всега приходила в ровное течение под ровный ход механизмов, но в голове у следователя не шестерни, а кровь и иные субстанции, а значит, по воле остановиться не могут. Когда Осип обратился к нему, он нахмурился и промолчал, дела земные и волнительные вносили в душу Исаева раздор, который не пригоден был в деле сыска. Как ни крути, кругом одни минусы от проживания под боком помощника, хотя бы в силу опасностей, что посыпались на голову двоих. Поэтому умолчал Исаев и о комнате, лишь  с раздражением накрывшись с головой. Письмо, отданное Осипу после получасового самовольного заточения в плену душного ватного одеяла, велено было отнести немедленно и оставалось только ждать. В часы вынужденного затишья Яков Васильевич придавался губительному для своего внутреннего мира самоанализу, выискивая ошибки и промахи. Вот и сейчас, все еще прибывая под тяжелым одеялом с головой, Исаев тщательно анализировал, но преступные замыслы, которые были бесхитростны, хоть и кровожадны, а его отношение к Адашеву. Привычный, аскетичный ритм жизни с некоторым уставом, конечно, он придавать не намеревался, да и не в том возрасте Исаев, чтобы розовые лепестки под ноги метать, но все таки. Как не ерзал, не вертелся следователь в своем коконе, какие мысли не брал, а все выходило, что Адашев приятен мужчине всем своим созданием. Да, робкий, да, неуверенный, но это лишь юность и от того делалось сладко на языке. Яков гладил свои губы пальцами и вспоминал невольный поцелуй. Неловко вышло, следовало извиниться, но ведь и вины не ощущалось, а обманываться не хотелось. Вконец измотав себя, но выстроив ясный план, Исаев обрадовался визиту того, кому писал часом ранее.
В комнату к больному вошел высокий, статный мужчина, уже не молодой юнец, каким он всегда казался Исаеву. Темные кучерявые волосы на висках и кончиках были мокрыми от снега, а лицо румяно и не в пример русской зиме, темно от загара.
- Яков Васильевич, это дурная традиция, встречаться всякий раз при столь скорбных обстоятельствах, - а голос оставался все таким же звонким и таким же мальчишеским, но более не дрожал при виде начальства. Мужчина подвинул самовольно стул ближе к кровати больного, чувствуя, что разговор будет долгим.
- Без оных, ты, беспокойная душа, не явился бы вовсе, - беззлобно отметил Исаев, изображая из себя помирающего на глазах. Он даже кашлянул было для тяжести картины, надеясь тем самым заработать снисхождение у гостя. Темные брови сошлись на переносице, молодые карие глаза потупились и ресницы дрогнули, Яков Васильевич сообразил, что попал в цель, если не жестом, то словом. Его гость помялся, находя слова оправдания.
- Я прямо с доклада, наспех дочитал и к вам, Яков Васильевич, -Дмитрий Александрович Вяземский числился в дипломатической миссии при министерстве иностранных дел и служил в посольстве в Индии уже третий год. Успехи по основной части были не великие, индусы и так были рады услужить России матушке, зато на данной работе у Вяземского появилась масса свободного времени для своего главного увлечения. Он вступил в археологический клуб, даже стал членом исторических наук, набрав авторитета среди именитых старцев. Если бы Исаев не выпер тогда Дмитрия прочь из своего отделения, то не видать России очередного ученого мужа.
- Мы докопались до гробниц, воспетых...- Дмитрий запнулся, видя, как Исаев бесстыдно закатывает глаза, как тогда, когда Вяземский говорил ненужную чушь. Это вызвало улыбку и обоих, словно и не было трех длинных лет, словно все вернулось на круги своя. Дмитрий робко протянул книжицу, что прижимал к груди и не менее робко перешел на "ты".
- Напугал, - буркнул он обиженно, словно обвинял не своего бывшего учителя, а кого-то больше. Исаев снисходительно отмахнулся, уткнулся в принесенный словарь с малым тиражом выпуска и из-за баррикады книги уточнил:
- Как Елизавета Петровна? - вроде и время прошло, да и все уже выяснилось и уложилось, а не мог Исаев упустить такого чудного момента, кто же станет нападать на болящего? Вот и Вяземский смутился, насупился, но сделал вид, что не задет:
- В Крыму, на водах. Ты помнишь, я писал. Врачи рекомендовали, после чахотки морской воздух, - словно и виноват, но оправдан, Дмитрий с облегчением вздыхает и не видит ничего неправильного в том, что далеко от жены. Да и когда он успевал жалеть о женщинах в своей судьбе?
- Ты много писал, - пошуршав страницами, словно выискивая ответы в словаре, Яков Васильевич соизволил опять посмотреть на своего гостя и так вышло, что взгляд этот задержался немного дольше, а вышел каким то болезненным. Осип нарушил это неловкое молчание стуком, сообщая, что помощник вернулись и что нынче делать? стол накрывать на всех? И куда свечи нести, ежели в спальне уже и духота, да и рубаху бы сменить.
- Дмитрий Александрович, это Александр Дмитриевич, мой помощник и студент юридического факультета, -  улыбнувшись случайному фатализму в своей судьбе, Исаев представил молодых людей друг-другу и откинул книжицу прочь.
- Нам необычайно повезло, Дмитрий хорошо разбирается в той тарабарщине, что была написана на вас, мой друг. Он, хоть и окончил юридический, но волею судьбы стал не плохим историком, - откинув одеяло с голого тела, Яков Васильевич невозмутимо продемонстрировал всему миру свою наготу, чем вызвал у Осипа приступ паники.

+1

30

[indent] Ощущение собственной полезности было воодушевляющим. Это уже была не банальная канцелярская работа с бесконечным переписыванием рапортов и протоколов да складыванием их по разным папкам и стопкам. Здесь нужно было проявить и находчивость, и острый ум, и так недостающие мне силу воли и характер. Первым делом я велел кучеру ехать к моему дому, где я оделся потеплее и взял кое-какие документы, удостоверяющие мою принадлежность к Третьему отделению. Невольно инспектируя содержимое карманов сюртука, выданного мне Осипом, я обнаружил сложенное вчетверо письмо. И хотя читать чужие письма было признаком дурного тона и совершенно недостойным занятием, я сам не заметил, как развернул лист бумаги и пробежался глазами по строчкам, выведенным старательно твердой мужской рукой. Письмо, насколько я понял, было адресовано некому Андрею, что было понятно по обращению. Ничего важного в послании, конечно, не было, просто тривиальный рассказ о делах, здоровье, поздравление с каким-то церковным праздником... Но вот тон, каким было написано письмо, говорил о нежном и трепетном отношении пишущего к этому неизвестному мне "Андрюше". Я взглянул на подпись и увидел, что автором послания значился Яков Васильевич Исаев. Невольно прочитанное поразило меня. Во-первых, тем, что Яков Васильевич, всегда суровый и требовательный, может быть таким нежным и трепетным. Во-вторых, я поймал себя на мысли, что отчего-то завидую этому неведомому Андрею, который явно многое значил для господина главного следователя. Кто он такой? Что за отношения у них с господином Исаевым? Явно не просто дружеские. Когда пишут такие письма, то испытывают к человеку определенного рода чувства. Я вспыхнул от этого открытия. Меня совершенно не должна была касаться частная жизнь Якова Васильевича и то, кому он пишет письма - обворожительным красавицам или пылким юношам, но отчего-то меня это волновало. В груди неприятно кольнуло и проскребло железным когтем, принося сердечную боль. Я торопливо свернул письмо и убрал его обратно в карман, намереваясь сегодня же вечером вернуть сюртук вместе со всеми его секретами законному владельцу.
[indent] Рассуждать о роли неизвестного Андрея в жизни Якова Исаева мне было некогда, и я поспешил в нотариальную канцелярию, а из нее - в Третье отделение, сообщить о состоянии здоровья начальника и сдать кое-какие отчеты. К счастью, упоминание о Третьем отделении открывало многие двери и развязывало многие языки. В конторе меня сперва приняли не очень дружелюбно, явно отнесясь с недоверием к моему юному возрасту, но, услышав упоминание о Якове Васильевиче, в мгновение сменили тон и любезно согласились ответить на все интересующие следствие в моем лице вопросы. Разузнав всё, что было необходимо и уладив дела в Третьем отделении, умело увильнув от расспросов излишне разговорчивого Феликса Христофоровича, я поспешил вернуться в особняк господина статского советника полностью довольный собой.
[indent] Уже привычно встретивший меня Осип принял мое пальто и проводил в покои раненого хозяина, уже в дверях предупредив, что у господина следователя посетитель. Я удивленно приоткрыл рот, пытаясь отказаться входить, не желая мешать Якову Васильевичу, но был беззлобно впихнут в спальню Осипом, ворчащим под нос, что велено было проводить немедля.
[indent] Гостем господина Исаева оказался молодой мужчина лет тридцати, может, чуть меньше, стройный, высокий, с кудрявыми волосами, задорным блеском в глазах и не по-петербургски смуглой кожей. На мгновение я подумал, уж не он ли тот самый "Андрюша" из письма, уж слишком откровенно незнакомец пялился на Якова Васильевича. По крайней мере мне так показалось. Но господин статский советник быстро развеял мои опасения на этот счет, представив своего гостя, чем тут же прибавил опасений новых. Откровенных взглядов этого темноглазого никто не отменял. Господин Вяземский, как звали посетителя Якова Васильевича, смерил меня заинтересованным и слегка насмешливым взглядом, от чего я на мгновение сгорбился и захотел провалиться сквозь землю, но потом взял себя в руки и даже сумел выдавить короткое приветствие.
[indent] Короткое "Дмитрий" из уст господина следователя лишь подтвердило мои опасения насчет их отношений с этим Вяземским. И если Андрей из письма был существом полувымышленным, так как я не имел чести его знать и подозревал, что никогда не узнаю, то Дмитрий Александрович был человеком вполне реальным, из плоти и крови, хорош собою, румян и, как выяснялось, к тому же прекрасно образован. Когда же Якову Васильевичу неожиданно вздумалось продемонстрировать всем свою наготу, не смутился, кажется, только господин Вяземский. Осип охнул и начал причитать что-то о неосмотрительности барина, я попросту смущенно отвел взгляд, принявшись разглядывать рисунок на дорогом гобелене, и лишь Дмитрий Александрович остался невозмутимым и даже не сдвинулся со своего места возле постели больного.
[indent] - Яков Васильевич, - начал, наконец я, пока господин следователь одевался, - Я был сегодня в нотариальной конторе. Не знаю, могу ли я раскрывать тайны следствия при вашем.. друге... - я нарочно сделал акцент на "тайнах следствия, желая подчеркнуть свою значимость, чем, кажется, еще больше развеселил этого Вяземского, который уже во всю разглядывал меня, словно энтомолог, изучающий под лупой редкого жука, наколотого на булавку, - Вы были правы, - продолжил я после легкого кивка Исаева, - Насчет братьев. Тот дом принадлежит некому Григорию Максимовичу Болдину. Насколько я понял, он некогда владел ткацкой мануфактурой под Петербургом, доставшейся ему от покойного отца, но ныне разорился. При этом деньги у него откуда-то есть и совершенно непонятно, из каких источников. И самое главное, у него есть младший брат, Всеволод Максимович Болдин. Молодой повеса и прожигатель жизни. Ничем не занимается, нигде не служит, но живет на широкую ногу. Источник доходов опять-таки официально неизвестен. Кажется, это и есть наши братья с фотографии, которую вы прихватили с собой из особняка, - я перевел дыхание и облизал пересохшие от волнения губы, - Да, я навел кое-какие справки в Третьем отделении... Никакого криминала за братьями не числится.
[indent] Я обвел взглядом задумавшегося о чем-то Якова Васильевича и заинтересованно слушающего меня Дмитрия Александровича. По выражению лица господина Исаева было непонятно, доволен он мною сегодня или же наоборот. Кажется, его больше занимала складка на сорочке, никак не желающая разглаживаться.
[indent] - А что там насчет этих символов? - я нарочито не стал смотреть на Вяземского, адресуя этот вопрос только Якову Васильевичу.

+1


Вы здесь » Анна Каренина. Российская Империя, 1873 » Сегодня » [18.01.1874] «Среди стоящих беги, среди бегущих — остановись»


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно