[indent] Первым из оцепенения вышел Вяземский, кликнув Осипа, прибежавшего по первому зову и с порога начавшего причитать, что барин не иначе помирает. Послали за доктором, а Дмитрий Александрович помог перенести Якова Васильевича обратно в спальню, попутно прикрикнув на меня, чтобы или помогал, или не крутился под ногами. Я почувствовал, как щеки мои вспыхнули пунцовой краской и обиженно закусил губу. Господин Вяземский распоряжался в доме Якова Васильевича как хозяин и, судя по всему, ему не раз доводилось командовать слугами господина статского советника. Злость и обида на так некстати появившегося... соперника(?)... придали мне уверенности. Я растолкал суетящихся у постели больного слуг и сам поудобнее поправил подушки, на которых возлежал Яков Васильевич. Кажется, господин Вяземский снова усмехнулся.
[indent] Во всей этой суматохе я только теперь осознал, что господин следователь назвал меня просто по имени - Саша. Открытие это так поразило меня, что я ошарашенно замер с подушкой в руках. Саша... Так тепло и по-домашнему. А, главное, при Вяземском. Я глупо заулыбался, пока из возникшего ступора меня не вывел собственно сам Дмитрий Александрович.
[indent] - Александр Дмитриевич, мне нужно идти, - Вяземский тронул меня за локоть, - Я уверен, что вы позаботитесь о Якове Васильевиче. Дайте знать о его самочувствии, если вас это, конечно, не затруднит. Осип знает мой адрес, - Дмитрий улыбнулся, - Не провожайте. Всего вам доброго, Александр Дмитриевич.
[indent] Вяземский ушел, но вместо него в комнату уже врывался доктор, который был здесь накануне. Он грубо отодвинул меня с дороги, попросил открыть шторы и не мешаться. Я не стал спорить и тихо встал в уголке, нервно "ломая" пальцы, пока врач осматривал Якова Васильевича. Эскулап что-то недовольно бормотал о том, что в таком возрасте надо быть осторожнее (я тут же задумался, сколько Якову Васильевичу лет), что молодым, то бишь, вероятно, мне, ничего доверить нельзя, и что врача никто нынче ни в грош не ставит. Закончив со своими манипуляциями, доктор выписал рецепт, сунул его в руки поминутно охающему Осипу, опрокинул в себя рюмку наливки, стоящую на столе, грозно пробубнил что-то о вреде алкоголя и удалился.
[indent] Наконец, в спальне воцарилась тишина, и мы с Яковом Васильевичем остались наедине. Осип ушел провожать доктора, а после - в аптеку за новой порцией микстур. Мне же было доверено охранять покой господина статского советника. Я тихо сел в кресло возле кровати больного и подпер голову рукой, внимательно вглядываясь в лицо мирно спящего Исаева. Во сне складка между бровями разгладилась, и теперь Яков Васильевич выглядел очень умиротворенным и спокойным, а оттого еще более красивым. Я улыбнулся. Ресницы мужчины изредка подрагивали, но он спал и, вероятно, видел яркие сны, в которых распутывал очередное опасное дело. Или, может, ему снилось что-то приятное. Например... Я вспомнил наш невольный поцелуй в этом богомерзком доме и почувствовал, как краска вновь заливает мое лицо и уши. Нет, это всё глупости. Так просто было нужно, иначе нас могли раскрыть. Но отчего же тогда внутри всё так замирает, стоит только вспомнить, какие теплые губы у господина следователя... Я невольно коснулся кончиками пальцев своих губ, будто бы вновь мог найти на них следы того поцелуя.
[indent] Вздохнув, я поудобнее устроился в кресле господина Исаева. Доктор обещал, что наш больной проспит несколько часов, а сам я только сейчас обнаружил, что не смыкал глаз уже больше суток. Рассудив, что большого греха не будет, если я немножко подремлю, я закрыл глаза, мгновенно проваливаясь в сон. Сны мои были беспокойными, но очень яркими. Сначала мне снилось, будто я хочу вновь нарисовать портрет Якова Васильевича, а у меня почему-то выходят всё время какие-то черти. И вот уже чёрт на портрете приобретает черты Дмитрия Вяземского и хохочет надо мной. Я вздрогнул и провалился в сон еще глубже. Мне снилось наше имение, таким, каким я помнил его с детства. Был жаркий летний полдень. Сёстры, еще совсем малышки, резвились в саду, бегая с сачком за бабочками, матушка ставила самовар, пахнущий можжевеловыми шишками, отец наливал густой янтарный мёд из большой крынки в блюдечко, ворча на мешающих пчёл, налетевших на сладкое. Откуда-то доносилась грустная песня, жужжали пчёлы, слышался смех детей... Я почувствовал, что рядом со мной за столом кто-то сидит, повернул голову и увидел, что это Яков Васильевич, в белой льняной рубахе с вышитым воротом. Ветер треплет его подернутые сединой волосы, и оттого он выглядит еще красивее, чем есть на самом деле. Яков Васильевич манит к себе, я наивно тянусь, и тут он отталкивает меня, весело смеясь. Я чувствую, как слёзы того и гляди брызнут из моих глаз, а Яков начинает хмуриться.
[indent] - Что же вы, Саша, выдумали себе? Неужто думаете, что мне некого больше обнимать? - господин Исаев вновь заливается громким смехом, - Правда, так и думали? Какой же вы глупый, Александр Дмитриевич! Ну, взгляните на себя!
[indent] Я всхлипываю, пытаясь отшатнуться от жестокого Якова, убежать, кинуться в объятия матушки, чтоб она меня пожалела, но никого уже нет и имения нашего нет, а мы сидим в кабинете господина статского советника, а Яков Васильевич прижимает к груди какую-то фотографию, и я отчего-то уверен, что на ней тот самый Андрюша, письмо для которого я случайно (случайно ли?) прочитал по дороге в третье отделение.
[indent] - Кто такой этот Андрей, Яков Васильевич? Скажите мне, кто он!
[indent] Я громко крикнул в лицо статского советника и тут же проснулся, встрепенувшись в своем кресле, где задремал. Переведя взгляд на спавшего больного, я встретился с двумя карими глазами, которые с любопытством и удивлением смотрели на меня. Кажется, я разговаривал во сне.